Итого, ориентируемся, что у нас в наличие восемь врагов.
Опытных врагов.
Волков.
Плюс - пулемёт. Хороший у них такой пулемёт, лучше нашего, как бы не 'Пила Гитлера'. Очень он похож на MG-42.
Но они нас не видят и это хорошо. Это наш шанс заколбасить их тут, по холмам от них не бегая.
Когда вторая машина, выскочив на пляж, стала огибать слева первую, я дал по рации команду.
- Таня, Дюля. Каждая по ближней к себе машине. Один выстрел. Передние колёса. Пли!
Звуком сломанной доски, громко раздался практически сдвоенный выстрел. Было хорошо видно, как машины, остановившись, просели на пробитые скаты.
Вражеский пулемётчик, оступился, но, тут же, перетоптавшись в удобную позу, выдал длинную очередь. Но покосившаяся турель сбила ему прицел, и все пули ушли правее и намного выше.
Больше он стрелять не стал. То ли сам не видел в кого, то ли приказали ему.
Я тоже больше команд не давал. И девчонки, слава Богу, дисциплинировано ждали. Всё было оговорено заранее и единственно, чего я действительно боялся, это того, что они бестолково откроют огонь раньше времени и раскроют свои позиции пулеметчику.
Если за нами внимательно следили, то они должны были знать, сколько нас и каких. Из всего нашего отряда бойцами они должны были числить только меня и таёжниц. Остальных - бойцыцами, как их обозвал Борис. То есть в бою - балластом. Впрочем, я тоже надеялся только на то, что они создадут лишь достаточную плотность огня, чтобы заставить врагов попрятаться за машины. Остальное дело за таежницами - в глаз бить, чтобы шкурку не портить. У них почти по две пули на каждого без перезарядки.
Оглянулся по сторонам. Вроде никого не видно. Надёжно попрятались. И цифра американская в кассу пришлась - хорошо сливается с местностью. Беретки с пробковыми шлемами мы давно убрали и серо-чёрными бурнусами обвязались, одни глаза наружу.
Лишь ствол пулемёта на сошках торчит из куста.
'Галя, Галя, едрит твою налево', - это я, про себя, ругнулся. А вслух говорить ничего не стал. Будет ствол сейчас шевелить - быстрее его заметят.
Мы ждём.
И враг ждет. Ничего не предпринимает.
Минуты тикают. Поглядел на часы, какие минуты? Секунды. А кажутся минутами. Вот такой параллакс-перекос восприятия.
Подтянув за ремешок небольшой мегафон на батарейках, что нашелся в автобусе от прежнего водителя. Запасливый он парень был. (И то, правда, не надрывать же ему собственную глотку, детишек собирая). Немного помедлив, пытаясь убрать волнение - адреналин уже вскипает в тушке, нажал на кнопку и крикнул по-русски.
- Эй, на плюке. Зачем твой пепелац тут катается?
Враги, не вылезая из машин, шеи себе свернули оглядываясь. Это в джипчике. 'Ленд ровер' же стоял, как будто в нём вообще никого не было.
А я опять в мегафон.
- Даю пять минут на то, чтобы сменить колеса и вернуться, откуда пришли. Иначе открываю огонь на поражение.
Из 'дефендера' с переднего правого сидения вылез наконец-то какой-то крендель. Без оружия в руках. Сложил руки рупором и крикнул по-русски.
- Эй, мужик!
- Мужики в поле пашут, - тут же откликнулся я, припомнив многочисленные 'стрелки' девяностых. Вот, блин, не думал, не гадал, где пригодится такой специфический опыт.
- К тебе базар есть, - не унимался тот, не извиняясь за 'мужика'.
- А кто ты такой, чтобы с тобой ЛЮДИ базарили.
- Я - Ваха!
- Какая-такая Ваха? Не знаю никакую Ваху!
- Ты много кого тут не знаешь, - надрывался он снизу.
- А я и знать не хочу всяких шестёрок.
- Короче, мы тебе стрелку забили, - крикнули снизу.
Стрелка, это уже серьёзно. На стрелку не пойти нельзя, иначе ты действительно 'мужик'. Хотя я заранее догадываюсь, какой пойдет там гнилой базар.
Нажал тангету на рации.
- Девочки, третий запасной канал.
Просчитал про себя до двадцати, переключился сам.
- Тут такое дело. Мне сейчас придётся выйти побеседовать с товарищами.
- Жорик, может не надо? - раздался в ухе дрожащий голос Були.
- Сам не хочу. Но так вышло. Смотрите внимательно, как я упал - это сигнал: всем огонь. До этого никому не стрелять. Ясно всем? - и через паузу, - Роза, что у врагов слышно?
Роза сидела у широкополосного сканера в замаскированном на обратном скате автобусе, от которого с нашей позиции видна была только антенна, торчащая среди деревьев.
- Пулеметчику приказали глаз с тебя не спускать.
- Всё?
- Всё. Будет что ещё - сообщу.
- Добро. Отбой.
- Таня?
- Тут я.
- На тебе пулемётчик.
- Куда тебе его?
- Куда угодно, лишь бы сразу наповал. Отбой
Выглянул из-за куста. Картина всё та же. Храбрые парни, однако. Как бы сам в такой ситуации себя вел, откровенно говоря, не знаю.
Поднял мегафон.
- Большой камень впереди себя видишь? Стрелка у него. Идет от вас один. Без оружия, - вроде всё сказал.
- Ништяк, - крикнул этот Ваха, и стал снимать с себя черный жилет-разгрузку.
Когда он сделал два шага от 'дефендера', я снова сказал в мегафон.
- Пистолет тоже оставь.
Ваха вернулся, отстегнул от пояса кобуру и положи её в машину.
Валун стоял ближе ко мне, чем к нему. Большая такая каменюка, высотою чуть больше метра и метра полтора в ширину. Прямо у 'дороги', если можно так выразиться.
Ваха уже шел к месту стрелки, а я всё тормозил. Давно уже надо было встать и пойти к камню, но руки и ноги отказывались подчиняться мне, как парализованные. Одновременно пробила мелкая трясучка.
Вдруг я понял, какой я маленький, слабый и ничтожный по сравнению этим миром, с обеими известными мне мирами, со всей Вселенной, наконец, - тварь, букашка. Но букашка, которая отчаянно цепляется за свою никчемную жизнь, как за высшую ценность Бытия. И всё в ней кричит каждой клеточкой: ЖИТЬ!!! ЖИТЬ ХОЧУ!!!!
Просто жить, несмотря ни на что.
Ух, ты? Я оказывается трус поганый. Раньше не знал.
У Геннадия Полоки, в 'Интервенции', герой, которого гениально сыграл Владимир Высоцкий, говорит такую сентенцию: 'В контрразведке тебе сначала передоложат папиросу, а потом жизнь. Папиросу взять можно, а вот жизнь - нет'.
