судя по всему, превратившаяся едва ли не в культ. Береги тело, поклоняйся ему посредством разных специальных ритуалов типа «шейпинга», «бодибилдинга» (а чудно ведь выходит, когда аглицкие слова русскими буквами пишут — получается в результате нечто новое, не русское и не английское) и других подобных. Дабы бренная, (она же — тленная) плоть снашивалась не шибко быстро, дольше могла бы послужить нуждам дня сегодняшнего…
Дойдя с такими мрачными мыслями до Сытного рынка, Петяша обрел, наконец, в газетном киоске толстую газету с объявлениями и устроился на ближайшей скамейке ее изучать.
Объявлений от частнопрактикующих врачей подходящего профиля в газете хватало. У всех — лицензия номер такой-то, у всех — услуги по «евростандарту»… Отчаявшись вычленить из всего этого однообразия достойнейшего, Петяша принялся смотреть по первым цифрам телефонных номеров, выбирая того, кто поближе.
— Молодой человек!
Голос звучал хрипловато, надтреснуто, и принадлежал, как оказалось, старушке лет под семьдесят, опрятно, но крайне бедно одетой.
Сейчас денег попросит или бутылку пустую, решил Петяша, подняв на старушку вопросительный взгляд.
— Молодой человек, вы мне не поможете? Холодильник передвинуть… Живу я одна, одной не справиться, а и в дом-то не всякого позовешь, времена теперь такие… А живу я совсем близко — вот дом, напротив…
Тяжело вздохнув, Петяша поднялся со скамейки. Старушка, на ее счастье, не вызывала, подобно множеству нынешних петербургских стариков, естественной брезгливости. Опрятная, чистая, с виду — вроде не пьет, не побирается, по мусорным урнам не шарит… Такая старушка, определенно, заслуживала некоторой помощи и поддержки.
— Ладно, идемте, — согласился он, в два глотка допив пиво и опустив бутылку в стоявшую рядом со скамейкой урну.
29
Управившись с передвижением пожилого, солидного, и вправду тяжелого «Полюса», Петяша намеревался было выслушать, как полагается, изъявления благодарности и отправиться по своим делам, но старушка, которую обычная перестановка холодильного агрегата из одного угла кухни в другой отчего-то привела в необычайно возбужденное, просто-таки эйфорическое состояние духа, вдруг захлопотала, попросила «еще всего минуточку обождать» и куда-то скрылась.
Пожав плечами, Петяша от нечего делать принялся разглядывать обстановку.
Кухня оказалась обставленным этак пятидесятилетней давности мебелью, просторным помещением о двух довольно больших окнах, выходящих во двор, Поражало обилие самой разной посуды, начиная от огромной, расписной фарфоровой супницы в буфете, окруженной для пущего впечатления фарфоровыми же статуэтками, и заканчивая батареей разнокалиберных бутылок под массивным круглым столом в углу.
— Ну, чего смотришь?
Шагнувший было к буфету, дабы вплотную приняться за изучение фарфоровых собак, гимнасток- акробаток и клоунов, Петяша замер на месте и огляделся.
Кухня была пуста. То есть, никого живого, помимо самого Петяши, в ней не было.
Оглядевшись на всякий случай еще раз, Петяша тупо уставился на буфет. Звук никак не мог доноситься из прихожей или же из-за окна, а потому из квартиры следовало бы, памятуя о событиях последних дней и невнятно-угрожающем предупреждении Димыча, немедленно убираться.
На трезвую-то голову он так бы и поступил не медля, но — все же пол-литра темного пива, да на пустой желудок…
— А чего? — отвечал он вопросом на вопрос.
— А того! — поддержал диалог все тот же непонятно откуда исходящий голос, хрипатый и нахальный. — Жить хочешь? Если хочешь, так выпусти меня и линяй отсюда; мух-хой!
— Кого выпустить? Откуда? — спросил Петяша, безнадежно шаря взглядом по пустой кухне.
— Из бутылки, бля! — рявкнул голос. — В самом углу, под столом, из-под чернил «Три топорика»; пробкой заткнута! Телись же ты, шустр-рей!!!
Петяша заглянул под стол. Там, в самом углу, и вправду стояла бутылка из-под портвейна-777, заткнутая темной от времени пробкой. Похоже, голос и вправду слышался откуда-то стой стороны.
Нагнувшись, он добыл бутылку из-под стола.
— Да — смелей ты ж, бля! — зарычала бутылка. — Или — вовсе жив сейчас не будешь!
В коридоре послышались увесистые шаги и воркование давешней старушки:
— Внучек навестил, Андрюша, вот радость-то! А у меня и гость как раз, сейчас и выпьем за такую радость по маленькой…
Петяша бегло осмотрел бутылку. На взгляд — там, внутри ничегошеньки не было, однако хриплый голос, без сомнения, звучал именно из нее, надсадно напрягаясь, чтобы пробиться сквозь толстое стекло и быть услышанным снаружи.
Пожав плечами, он потянулся было к пробке.
— Не тр-ррожь!!! — зашлась криком бутылка. — Не трожь пробку, мудак!!!
Петяша испуганно отдернул руку.
— А как?! — уже несколько раздраженно спросил он.
Дверь в кухню отворилась, из прихожей, немилосердно скрипя паркетом, показался здоровый, пролетарского вида мужик с мятой, небритой физиономией. Позади маячила хозяйка квартиры с полулитром «Московской» в тонких, морщинистых лапках.
— Бе-е-ей!!! — взвизгнула бутылка.
Не раздумывая, точно робот какой бессмысленный, Петяша перехватил бутылку за горлышко и хрястнул ею о ребро радиатора парового отопления. Бутылка лопнула с оглушительным звоном, и — не успели брызги толстого, едко-зеленого стекла достигнуть пола — окружающий мир разом выключился.
30
Впрочем, ничего страшного, вопреки опасениям Петяши, не случилось. На сей раз окружающий мир тут же, без всяких к тому усилий с Петяшиной стороны, включился снова. Петяша увидел, что сидит на лавочке под высокими, раскидистыми тополями переулка Благоева.
По правую руку блестела на солнце стеклянная постройка почты-телеграфа. По бывшей Олега Кошевого, не так давно переименованной во Введенскую (кого это и куда по ней, интересно, вводили?), неторопливо прогромыхал трамвай. За продвижением сего громогласного транспортного средства безмолвно наблюдал, поворотившись к Петяше затылком, каменный бюст одноименного переулку болгарского революционера Димитра Благоева.
— Ну? Оклемался? — прохрипели слева.
Обернувшись, Петяша увидел рядом, на лавочке, такое, отчего ему жутко захотелось отвернуться обратно.
Спаситель его оказался удивительно малорослым — метр сорок максимум — мужичонкой, и препротивнейшего, надо заметить, образа. Длинная — лошадиная прямо-таки — его физиономия имела какой-то странный изжелта-черноватый цвет, нос был сильно приплюснут, крошечные глазки весело поблескивали, словно бы два уголька, губы непомерно большого рта страшно отвисли, а острый подбородок покрывала густая рыжая щетина — по крайней мере, недельной давности.
На голове этого столь видного представителя человечества красовалась ярко-алая бейсбольная
