— Погоди… — последним усилием воли прохрипел он. — Резинок ведь нету…
— Не нужно, — сквозь прерывистое дыхание отвечала Елка, — я спиральку сегодня поставила…
Как ни краток был этот разговор, он все же рассеял туман в голове. Теперь все тело Петяшино — словно бы наполнилось кристально-ясным пронзительным жаром. Стиснув ладонями Елкины бедра, он чуть приподнял ее, нащупал губами ее губы, крепко закусил их, опять заставив Елку застонать, и он, тут же безошибочно отыскав предмет своих стремлений, вонзился во влажное, обволакивающее, жаркое…
Колени Петяшины подогнулись. Еще сильнее прижимая к себе Елку, он рухнул на жалобно взвывшую пружинами тахту.
И тогда мир прекратил существовать. Не осталось ровно ничего — только губы под Петяшиными губами, долгий стон, яростное движенье навстречу Елке, да еще бешеный стук сердца.
39
Димычу, оставшемуся на кухне, несмотря на высказанное намерение поразмыслить, оказалось не до размышлений. Известного рода звуки из комнаты давали понять, что все в порядке — пациенты таки помирились, но вместе с тем и будили определенного рода желания. Столь же интенсивные, сколь и неуместные в данный момент, мать иху конем…
Что бы там ни полагал Петяша в простоте своей (или, может, деликатности, которая, случается, выходит куда как хуже простоты), Димыч вовсе не был обделен природою влечением к женщинам и не страдал излишней застенчивостью на предмет появления со своими подругами в обществе. Просто- напросто, с женщинами ему, несмотря на все его внешние и внутренние достоинства, не везло.
Катастрофически не везло.
Поначалу, лет эдак в четырнадцать-пятнадцать, когда интерес к противоположному полу только- только просыпался, понравившиеся ему ровесницы, понятно дело, неизменно предпочитали кого-нибудь постарше и поопытнее. Закономерности и естественности такого оборота Димыч, несмотря на то, что парнишкой рос неглупым, вовремя понять не сумел. Вместо этого он заподозрил в себе какой-то фатальный недостаток, незаметный для него самого, зато с первого же взгляда бросающийся в глаза всем окружающим.
Подобные умонастроения — всякому известно — ни хрена не способствуют развитию уверенности в себе. Говорят, что частенько и на психике очень погано сказываются. Если прибавить сюда еще повальный петербургский жилищный кризис, картина выходит уж совершенно мрачной: это ж подумать только, какими мучениями сопровождается вступление в половую жизнь для большинства петербургских подростков! Лестницы, подвалы и чердаки до обидного мало приспособлены для романтических свиданий. Особенно зимой.
Явный недосмотр со стороны родителей, школы и городской администрации.
Короче говоря, до самых аж двадцати шести лет Димычу лишь раз доводилось спать с женщиной, если только какой-нибудь час, проведенный со случайной, из какой-то прихоти соблазнившей его тридцатилетней особой позволительно обозначить словом «спать». Дело, вдобавок, было на природе (то бишь, в кустах возле безлюдного по вечернему времени санаторского пляжа), а посему не стоит и заикаться о том, что впечатления после этого опыта остались самые мерзопакостные. И дама попалась не первой — даже не второй! — свежести, не шибко умелая и не отличавшаяся чистоплотностью, и комары всю жопу съели чуть не до костей…
Но влечение, невзирая на памятное по сию пору отвращение к способу его реализации, никуда не исчезло. Вот сейчас как раз снова напомнило о себе — нечего сказать, вовремя!
С прерывистым вздохом Димыч привычно потянулся к «молнии» на штанах. С тринадцати лет он регулярно проделывал это и всякий раз, после кратковременного облегчения, бывал мерзок самому себе.
И, следует признаться, подолгу…
Наверное, Петяша с Елкой успели здорово соскучиться друг по другу: силы их иссякли гораздо быстрей, чем обычно. Мир вновь постепенно, точно некий театральный электрик-осветитель не спеша передвинул ползунок огромного реостата и постепенно дал на сцену полный свет, обрел привычные очертания. Так же постепенно унялась и дрожь, сотрясавшая Елкино тело.
Полежав сколько-то времени неподвижно, Петяша перекатился набок. Елка тут же пристроила голову к нему на плечо.
— Ты совершенно не способен понять, что чувствует женщина, — негромко, с легкой хрипотцою в голосе заговорила Елка, словно продолжая прерванную на середине беседу. — Ты вообще не можешь себе представить, что тебя искренне — а не из какой-то немотивированной злонамеренности — считают неправым в чем бы то ни было. Ты живешь одним-единственным днем, то есть, сроком, оставшимся до намеченной — и даже не тобой намеченной — обстоятельствами, окружающими, — кем угодно, только не тобой! — где-то впереди, неподалеку, точки. Наподобие срока получения каких-то очередных денег. И даже не думаешь о том, что кто-то может ощущать время иначе. Ты всегда делаешь то, что твоя левая пятка пожелает, а окружающим предоставляешь выбор: либо смириться с этим либо проваливать на фиг. Тебе плевать, что я почувствовала, увидев тебя с этой малолетней дурочкой. Одни взгляды ваши чего стоили… Сначала, когда я ушла, мне не хотелось тебя больше видеть. Никогда. И сразу же, стоило закрыть за собой дверь, что-то такое важное исчезло… Пропала уверенность в себе, понимаешь? А еще дня через два я поняла, что все равно вернусь к тебе, каков бы ты ни был и что бы для этого ни пришлось вынести. Потому, что без тебя хуже. Я знаю, что ты после этого наверняка уже не будешь относиться ко мне, как раньше. Может, и вообще перестанешь уважать. И все равно…
На глазах ее выступили слезы. Резко отвернувшись, Елка уткнулась лицом в подушку.
Петяша перевернулся на живот и ласково положил руку ей на голову. Тогда она, извернувшись под его ладонью, порывисто обняла его и долго, крепко поцеловала.
— Ладно уж, — сказал Петяша после того, как губы их разомкнулись. — Чего уж теперь-то отношения выяснять… Идем, ежели не лень одеваться, кофе сварим да покурим. А то Димыч там один… Как; не лень?
— Нет. — Елка села на тахте и потянулась за брошенными на пол одежками. — Ну вот; разорвал все, что мог…
— Ерунда. Завтра пойдем и хоть пятьдесят новых блузок тебе купим, — пообещал Петяша. — А что трусиков нет — под юбкой все равно не видать.
— Если там хотя бы от юбки что-нибудь осталось… В чем я по магазинам пойду? И на какие деньги?
Разговор грозил приобрести давно знакомое угрожающее финансовое направление. В голосе Елки уже звучали характерные раздраженные нотки.
Ну вот, не успели помириться… Чего это она?
— А-а! Ты ж не знаешь… У меня все четыре романа купили. И аванс дали. Там много. На одежки — уж точно хватит.
Петяше показалось, что при этих словах во взгляде Елки на миг появилось нечто новое, незнакомое и даже пугающее, но, что бы ни означало сие выражение, оно тут же сменилось вроде бы искренним удивлением и радостью.
— Да-а?! Шутишь!
С этими словами Елка снова обняла и поцеловала его.
— Я знала. Знала, что так и будет, — уже серьезно, однако радостно заговорила она. — Все это, конечно, необычно, н-но… Зачем и писать то, что уже написано до тебя, верно? Здорово, что хоть кто-то из издателей оценил…
Слегка обиженный — если уж романы хорошие, то что такого невероятного в том, что наконец издатели их оценили? — Петяша изложил Елке историю, начавшуюся с неожиданного телефонного звонка.
По ходу действия взгляд Елки делался все более и более удивленным, так, что к концу рассказа
