— Перебежчики… — задохнулся от восторга Кортес. — Я все понял!
— Что ты понял? — моргнул Сандоваль.
— Как там его фамилия? Ну… последнего перебежчика?
— Гальегильо, — еще не понимая, что за хитрость измыслил Кортес, вспомнил Сандоваль.
Кортес энергично крякнул и рассмеялся.
— Мы атакуем прямо сейчас!
— Что-о? — опешил Сандоваль.
Но Кортес уже выскочил под дождь.
— Где Гальегильо?! — на весь притихший лагерь заорал он. — Где эта паскуда?! Сбежал! Всем подъем!
— Ты что делаешь?! — выскочил вслед Сандоваль.
— Не мешай! — обрезал его Кортес и помчался по чавкающей промокшей земле. — Подъем! Гальегильо сбежал! Нас предали! Всем в строй! Подъем, я сказал!
Потревоженные, заспанные солдаты вскакивали, начинали строиться, а Кортес все продолжал кричать.
— Они уже знают! Надо опередить! В строй, я сказал! Потом разберетесь!
Он уже видел эту смесь испуга и безумия в заспанных глазах, когда человеку можно внушить почти все.
— Собрались?! Ну, с Богом! Бего-ом… марш! — все также всполошено скомандовал Кортес. — На ходу разберетесь, я сказал! Капитаны, не отставать!
Солдаты, придерживая замотанное тряпками оружие, затоптались на месте, а затем тронулись и пошли — одной заспанной серой, насквозь промокшей массой.
— Сеньор Кортес! Сеньор Кортес! Я не понял…
Кортес оглянулся. Это был Гальегильо.
— В строй! — коротко скомандовал Кортес. — Потом поговорим.
Молодые родственники Мотекусомы вывели на поиски практически всех мужчин рода. Квартал за кварталом они обыскивали гостиницы и храмы, дворцы и замкнутые семейные дома с мансардами, балконами и квадратным двором посредине, а к полуночи, кто-то из людей Куит-Лауака наткнулся на перевозчика грузовой пироги.
— Я сегодня людей с севера по центральному каналу возил, — вспомнил перевозчик. — Они как раз последний товар скинули… домой собирались.
— Где они остановились? — насел Куит-Лауак.
— Пошли покажу, — пожал плечами перевозчик.
И через считанные минуты Куит-Лауак с десятком воинов ворвался на постоялый двор с небольшим, исполненным в северной традиции алтарем Уицилопочтли в самом центре.
— Где купцы?! — крикнул он. — Еще не уехали?
— Тише-тише… — зашикали на него. — Приличия соблюдайте, уважаемый.
— Где они?! — еще громче выкрикнул Куит-Лауак и принялся сдвигать тростниковые занавеси и заглядывать внутрь номеров. — Извините… Вы не видели?… Ох, еще раз извините…
А когда он сдвинул предпоследнюю занавесь, то понял, что поиски завершились. Окруженный двенадцатью — в строгом согласии с ритуалом — помощниками Человек-Уицилопочтли сидел в самом центре трапезной и медленно, торжественно вкушал тело священного гриба.
— Мужчины! — повернулся Куит-Лауак к задержавшимся на той стороне квадратного двора друзьям. — Ко мне! Я нашел!
— Ты кто такой? — с угрожающим видом поднялся один из помощников. — А ну, выйди!
— Лучше помолчи, — положил руку на подвешенный к поясу обоюдоострый меч Куит-Лауак. — Целее будешь.
И тогда они начали вставать один за другим — все двенадцать. И оружие было у каждого. Куит-Лауак пронзительно свистнул, подзывая запоздавших друзей, и они сшиблись, даже не пытаясь выяснить, кто за что воюет… И лишь когда более опытные, закаленные в стычках купцы начали беспощадно теснить окровавленных друзей Куит-Лауака к выходу с постоялого двора, он решил пойти на мировую.
— Мы ничего не возьмем! Только праведника!
— Зачем он тебе?! — наседал самый старший из купцов.
— Он не мне… он всем нам нужен… Меня совет жрецов послал.
— Что-о? — охнул старший и поднял руку, призывая остановить бой. — Совет жрецов Мешико?
Жадно глотающий воздух Куит-Лауак кивнул.
— А зачем им чужак? — оторопел купец.
— Выхода уже нет… — мотнул головой Куит-Лауак. — Пора изгонять кастилан.
Купец повернулся к своим.
— А ну, прекратить! Хватит, я сказал!
Те понемногу начали отступать от почти изгнанного противника.
— Кастилан гнать пора, но я не отдам тебе праведника, — покачал головой купец. — Ты знаешь закон: это наш праведник, он нашей крови. Никто не может…
И тогда из-за тростниковой занавеси показалась фигура Человека-Уицилопочтли, и по каждому его замедленному движению было видно — он уже наполовину там, наверху.
— Я пойду с ними… — тихо произнес праведник. — Ибо перед лицом конца света равны все, а поэтому в нашей земле давно уже нет ни своих, ни чужих…
Едва Кортес вышел из дворца, падре Хуан Диас прочно засел в дворцовой библиотеке. Он уже разбирал кое-что в этих лишь поначалу показавшихся примитивными значках и понемногу дошел даже до Священных Писаний мешикских жрецов. Но, чем глубже падре уходил в рукописи, тем жутче ему становилось: понятия не имевшие ни о Европе, ни о Древнем Риме, жрецы этого Богом забытого народа пересказывали отдельные места Ветхого Завета один в один.
— Чертовщина какая-то! — выдохнул святой отец, отложил книгу и вышел на балкон библиотеки — отдышаться.
То, что Писания перекликались, было еще полбеды. Главное, мешики имели свой собственный взгляд на общую историю человечества — пусть и несколько странноватый, а порой неоправданно жестокий, но уж точно более обширный, чем все, что он видел до сих пор.
— Это ересь… — выдохнул падре и тут же усмехнулся.
Еще лет двадцать лет назад он видел немало подобной ереси — даже в монастырской библиотеке, а потом из Ватикана прибыли распоряжения и списки, и девяносто девять фолиантов из ста тихо и методично отправили в печи — той же зимой.
Бог мой! Сколько там всего было! Недостаточно почетные родословия правящих династий, а значит, и неправильные истории стран, слишком старые штурманские карты и описания слишком уж греховных обрядов европейских народов… в общем, все ненужное. А здесь… здесь падре Хуан Диас копался — или купался? — во грехе в таких количествах, что, знай об этом инквизиция…
Святой отец содрогнулся и, чтобы отвлечься от нахлынувших воспоминаний и унять мгновенно пробившую тело дрожь, принялся внимательно рассматривать дворцовую площадь.
Собственно, эта площадь лишь в южной своей части была дворцовой. Северная ее часть примыкала к огромному храмовому комплексу, а с запада и востока была ограничена каменными трибунами — хоть для Большого совета вождей, хоть для игры в мяч. Вот и теперь здесь определенно что-то происходило… Падре прищурился и обмер: на южной стороне площади устанавливали самый настоящий крест!
— Матерь Божья! — выдохнул падре и пригляделся. — Это еще что?!
Все пространство возле креста стремительно заполнялось гудящим народом. А потом откуда-то появился полуголый, чуть пошатывающийся индеец, и падре Диас обмер. Даже с такого расстояния было видно: это его крестник — беглый толмач Мельчорехо!
Куит-Лауак стремительно натягивал щитки для игры в мяч.
