— Семь человек сразу?!
— А что ты хочешь? — поморщился Симон. — Я ведь навязал им свою волю на самом важном этапе.
— А без этого, значит, было нельзя?
— Откуда я знаю? — раздраженно отозвался Симон. — Не мне же самому под руки Джабраила одиннадцатый раз ложиться! Он меня уже, как облупленного, знает!
Так и было. Последние три хождения были безрезультатными. Все этапы он проходил быстро и легко — хоть семью ступенями, хоть двенадцатью, но архангел просто игнорировал Симона, и он возвращался с тем же сердцем, что и входил. Джабраил к нему даже не прикасался; просто стоял рядом и ждал, когда Симону надоест.
— Да, ты не сердись, — неожиданно заискивающе рассмеялся Фома, — это я так просто спросил. Так даже лучше. Кстати, тебе деньги-то нужны? Сколько дать?
Симон заинтересованно хмыкнул и поднял глаза. Настоятель буквально сиял и причин своей радости скрывать не собирался.
— Ты хоть представляешь, сколько пожертвований соберет храм с семью впавшими в летаргию святыми отроками? Кстати, а как сделать, чтобы они уже не просыпались?
Симон покачал головой: корысть Фомы выросла до совершенно неприличных размеров. Хотя, с другой стороны, каждый настоятель мечтал о чудотворном объекте. Или хотя бы о хорошем юродивом. Но если юродивого никто удержать не может; что ему взбредет, то и говорит, то эти были — само послушание. И уж денег на них можно было заработать…
— Ну, что посоветуешь? — напомнил о себе Фома.
— Ничего, — мотнул головой Симон, — это не моих рук дело, не мне и советовать. Хочешь узнать, сходи вслед — через семь огненных стен, да сам Джабраила и расспроси.
— Скажешь тоже, — мгновенно испугался Фома. — Мне и моего одного раза хватило за глаза. До сих пор трясет.
— Тогда прощай, — поднялся Симон. — Мне здесь делать нечего.
— А я? — прищурился Фома. — Мне ты ничего не скажешь?
Симон покачал головой.
— Зачем тебе знать, что сказал Джабраил? Или по баку с известью соскучился? Так, император быстро тебе это устроит…
Фома опустил глаза. Он и сам уже вспомнил, куда заводит праздное человеческое любопытство.
— Одно могу сказать, — приостановился уже тронувшийся к воротам Симон, — то, что узнал от четвертого отрока.
Настоятель заметался; он никак не мог решить, стоит ли это слушать.
— Если пророчества не исполнить, она… — Симон ткнул пальцем в нависшую над миром оранжевую комету, — упадет целиком. Вся сразу.
Кифу вывели на засевшего в монастыре Симона достаточно быстро, однако объявлять себя до срока было и ненужно, и небезопасно. А затем начались эти толчки, а затем Симон спешно покинул монастырь, и Кифа в сопровождении все тех же двух дюжих монахов навестил настоятеля.
— Из Кархедона? — уважительно протянул отец Фома, едва глянув документы, — и что у вас говорят об этом знамении?
— Ничего, — мотнул головой Кифа. — Ираклий запретил делать вопрос о комете темой для богословских споров.
— Неразумно… — цокнул языком настоятель. — Ничто не происходит без благословения Божьего, а уж такое небесное явление — тем более. У нас многие говорят, что эта комета — небесное тело Иисуса. Сказано ведь: «как молния исходит от востока и видна бывает даже до запада, так будет пришествие Сына Человеческого…»
Кифа улыбнулся.
— Спасибо, что просветили, святой отец. А теперь к делу: зачем к вам приходил Симон?
Настоятель открыл рот, да так и замер.
— Это ведь он вам семерых спящих пророков сделал? — прищурился Кифа. — Тех, что под навесом лежат…
Настоятель шумно глотнул и не смог выдавить ни слова.
— Конечно же, он, — уверенно кивнул Кифа, — сегодня почти никто пути в Иерусалим не знает. А зачем он их сделал?
Настоятель покраснел, а затем побагровел…
— З-за д-деньги. Я п-по-п-просил.
— Но вы же знаете, что патриарх этого не одобряет, — напомнил Кифа.
Лицо настоятеля покрылось бисеринками пота. Разумеется, он знал.
— А может быть, все дело в Елене? — глядя прямо в глаза, спросил Кифа и тут же увидел, что попал в точку. — Значит, в ней…
— Й-й-я н-ничего не знаю, — мотнул головой настоятель. — К-кто т-такая Елена?
— Все ты знаешь, — поморщился Кифа. — Но, раз не хочешь сам рассказывать, придется тебя рассекать.
Настоятель выпучил глаза, пошатнулся и рухнул на пол.
То, что настоятель мертв, Кифа поверил не сразу. Гностики многое умели, а уж остановить сердце для них почти ничего не стоило, но после четверти часа тщательного изучения бездыханного тела, он был вынужден признать: главного свидетеля у него уже нет.
— Что будем делать? — подал голос один из монахов.
— Мальчишек заберем, — сразу же решил Кифа. — У нас как раз в Антиохии сейчас ни одной святыни. Семь спящих святых отроков Церкви лишь помогут. Но главное — не мальчишки. Ищите манускрипт с Апокалипсисом Иоанна Богослова. Он обязательно должен быть где-то здесь.
Монахи кивнули и кинулись разбирать сброшенные землетрясением с полок желтые папирусные свитки и стопки прошитых рукописей и в считанные минуты протянули Кифе вожделенный богословский труд.
— Этот?
— Этот, — кивнул Кифа.
Раньше он бы его просто уничтожил, но теперь Кифа был намного умнее, а потому просто разжал скобы, аккуратно вытянул самый главный листок и тут же, прямо за столом настоятеля смыл все названия Иерусалимских драгоценных камней и начал вписывать их же, но в ином порядке.
«Основания стены города украшены всякими драгоценными камнями: основание первое… — Кифа зажмурился и на память вытащил согласованный с Северином новый порядок смены цвета слоев человеческой души, — основание первое яспис, второе сапфир, третье халкидон…»
Теперь по этой рукописи, одной из последних никем не правленых, в Истинный Иерусалим не смог бы пройти никто.
Встречать вождя аравитян высыпали все свободные от караулов офицеры, и, Амр хорошо видел, сколь противоречивое впечатление производит.
— Шелковое… — тронул он за торчащее из-под панциря одеяние одного из противников. — Это правильно. Вшей не будет.
Офицеры переглянулись. Они уже оценили то, что Амр, одетый в обычную верблюжью накидку не побоялся признать своей бедности.
— А ты почему не в шелке? — подошел Феодосий. — У тебя же весь Вавилон под боком.
Амр улыбнулся. Увы, он все еще оставался суеверен и придерживался того правила, что когда все идет, как надо, лучше ничего в своей жизни не менять.
— Я умею терпеть.
Феодосий, признавая его право поступать как угодно, кивнул и жестом показал на высокую угловую
