Симон понимающе кивнул и двигался к следующему.
— В кости проиграл, — мрачно отзывался тот, — баба видная, хоть и в возрасте, но — вот зараза! — мне ее не хочется. В первый раз на такую нарвался.
Симон хмыкал и двигался к тому, кому Ее проиграли на этот раз, и, понятно, что история повторялась — от мужчины к мужчине. Заговор, что когда-то был на Елену установлен, действовал и поныне. А потом его вывели на замершего с картой в руках коменданта, и все рухнуло.
— Амру я ее проиграл, — буркнул комендант и вдруг его брови поползли вверх. — Подожди, а ты кто такой?
— Лекарь. Я всегда здесь был, — послал наваждение Симон.
— У меня с памятью, слава Всевышнему, все в порядке, — покачал головой комендант и повернулся к двум рослым гвардейцам, — взять шпиона!
— Стоять! — приказал Симон, и двинувшиеся к нему бугаи послушно замерли.
— Взять его, я сказал! — рявкнул комендант.
Те не двигались. Комендант оценил ситуацию, что-то понял и потянул меч из ножен. Симон вздохнул, развернулся и неспешно побежал к стене. И, конечно же, перед ним расступались все, и только дышащий в затылок, не поддающийся наваждению главный полководец так и мчался вслед, яростно кроя руганью никуда не годных солдат.
— Всем смотреть на меня! — вскочил на стену Симон и раскинул руки.
Защитники Родоса замерли.
— Сейчас я взлечу в небо, — пояснил Симон, сделал шаг назад и ухнул в кроваво-красную воду. Вынырнул, отплевался, лег на спину и размеренно поплыл к Трое.
Стрелы, которыми посыпали «Симона» ошалевшие от невероятного трюка солдаты так и уходили в небо — туда, где они его видели.
Невольный миг навязанной Амром откровенности что-то изменил, и Елена вдруг стала рассказывать — все больше и больше. Она говорила и говорила: о странных, почти забытых монахах, о налете имперских гвардейцев, о келье размером с дворцовый зал, о садике размером с ковер, но более всего — о звуках, которые постоянно доносились до нее с той стороны каменной стены монастыря. Оказавшись в заключении в четырнадцать лет, она ориентировалась в мире лишь по этим звукам.
— И ты просидела там двадцать восемь лет?
— Да.
— И ни разу не попыталась бежать?
Елена опустила глаза, и Амр покачал головой и почему-то вспомнил об Аише. Принцесса тоже стала заложницей своей великой судьбы. Едва Мухаммад умер, яркая, сильная, деятельная Аиша оказалась под надзором соглядатаев Хакима и Али. И, вот парадокс, в то время как Аиша тигрицей металась по своей клетке, мечтая о дне, когда она вырвется и продолжит начатое мужем, Елена терпеливо ожидала, какую судьбу назначит ей тот, кому она перешла в очередной раз.
— А почему ты все это мне рассказала?
— Ты первый, кто спросил, — дрогнувшим голосом отозвалась Елена. — Никто раньше не спрашивал. Вообще.
Амр вздохнул. Такой женщине следовало стать женой Мухаммада. Ее исключительная родовитость и его полные божественной правды откровения могли сделать невозможное. Но пророк умер, и теперь мужем Царицы Цариц мог стать любой проходимец.
— Нет, я не возьму тебя в жены, — вслух подумал Амр.
— Почему?
Амр пожал плечами, вытащил кости и бросил.
— Один и один. Видишь?
Елена склонилась над костями.
— И что?
— Я загадал на тебя и на себя, — серьезно произнес Амр, — и будь уверена, если б на костях была совсем гладкая грань, выпала б именно она.
— Неразумно ставить свою судьбу на кости, — покачала головой монашка. — Спаситель сказал…
Амр поднял руку.
— Скажи мне, женщина, что бы ты сделала, если бы сама правила своей судьбой?
Монашка хлопнула глазами.
— Я не…
— Ну, же! — подбодрил ее Амр. — Ты же была когда-то ребенком! Вспомни! Чего ты хотела больше всего?
Сорокадвухлетняя старая дева ушла в себя, всхлипнула и вытерла тыльной стороной все еще красивой ладони сбежавшие по щекам две крупные, с горошину, слезы.
— Воли… хочу. Всегда хотела.
— Тогда бери лодку и отправляйся, — решительно кивнул Амр в сторону Великого Потока, — воля там, а не здесь, возле меня.
Монашка прикусила губу, и Амр рассмеялся, подобрал с пола кости и сунул ей.
— Попробуй загадать.
Она хихикнула, неумело тряхнула кости в ладонях и бросила.
— Шесть и шесть, — констатировал Амр. — Хочешь — верь, хочешь — не верь, а большего никогда не выпадает.
Ираклий получил известия о возвращении Самнуда через несколько дней. Осознавший, что ему грозит, Теодор буквально вылезал из кожи и, вырезав оставленных Амром для присмотра за городом магометан и всех, кто им симпатизировал, силой вернул город в состав империи. А затем Нил резко пошел вверх, и люди Амра не смогли сделать уже ничего: пойма стремительно становилась кроваво-красным морем.
Примерно в то же время, Ираклий и получил долгожданное известие из Ватикана.
«Северин умер от воспаления кишок, — сообщал агент, — это огромная потеря для всего христианского мира. Святые отцы даже не знают, кто бы мог заменить столь святого человека на его престоле… поэтому выборы нового Папы отложены».
Ираклий улыбнулся. Нет, он понимал, что это — не страх смерти. Страх никогда не останавливал монахов на пути к верховной власти. Епископы просто ждали, чем окончится схватка за Египет. Это было умнее.
«Иерархи чрезвычайно обеспокоены тем, что случилось у Вавилона, в месопотамском[65] ущелье, по которому протекает Великий Поток, — писал далее его агент, — иначе как чудом, назвать происшедшее невозможно, однако то, что евреев и аравитян пострадало столь мало, а христиан — так много, вселяет ужас и…»
Строчка закончилась на полуслове. Ираклий перевернул листок и вздохнул. Мокрый речной песок, по которому армия Амра прошла, а имперская — застряла, грязевая волна, смывшая половину войска Теодора, до странности легкое падение Трои в руки врага — все это настораживало и его.
«…вселяет ужас и надежду… все понимают, что проигрыш христиан у Вавилона — это колоссальный выигрыш для второй, невизантийской части христианского мира».
Ираклий скрипнул зубами.
«Поэтому главный вопрос дня — твой «Экстезис». Принято негласное решение всячески его поносить, — как и саму идею Унии. Никто не хочет упустить столь уникальный шанс избавиться от твоей тирании, пусть и ценой резни. Аравитян полагают поставить на место позже, когда с их помощью покончат с армянами. И в Генуе, и в Венеции знают, что этим дикарям ни в Аравии [66], ни, тем более, в Египте хозяевами не стать…»
Ираклий досадливо цокнул языком, именно этого он и ждал, и боялся.
«Ну, и Везувий опять проснулся. Не особенная новость, но пепла уже вылетело столько, что солнца не видно. Понятно, что люди боятся, а кликуши за месяц собрали для храмов столько денег, сколько раньше
