Читайте двенадцать дней подряд по вечерам:
Фото на груди покойника
Из письма:
Если фото в гроб положили, то нужно в один день подать в семи храмах о здравии того, чью фотографию положили к покойнику. Человека нужно заново окрестить другим именем и по возможности отвести несчастного к хорошему мастеру, так как несведущий человек не в состоянии ему помочь.
Можно ли искажать свои имена?
Из письма:
Вы абсолютно правы, смена или искажение имен может привести к смене судьбы, и я могу сказать, что те актеры и певцы, которые сменили свои имена для привлекательности афиш, рано или поздно обращались ко мне по поводу ухудшения своего психического и телесного здоровья. Все они признавались мне в том, что их мучает беспричинный страх, неуверенность, различные мелкие и крупные неприятности. С их слов им порой кажется, что они живут не своей жизнью, а кто-то проживает жизнь, находясь в их теле. Кроме всего этого, в их личной жизни нет стабильности, все, кого они любили, их покидают навсегда. В подобной ситуации мне приходится прикладывать очень значительные усилия, чтобы только этот человек вернул потерянное для себя.
Шарик
Дед Архип умирал. В комнате с выцветшими обоями не было никого, кроме него и Шарика – старого, косматого рыжего пса. Сознание старика было ясным, а все его чувства обострены до такой степени, что слух его и давно ослабленное зрение были как с десяток годков назад, видимо, умирающий организм, буйствуя и сопротивляясь уходу, выдал свой последний, прощальный салют, одаривая Архипа уже не нужным подарком. Шевеля седыми бровями, Архип размышлял над улучшением своего состояния. Ему вдруг вспомнилось, как кто-то при нем когда-то сказал, что перед смертью человеку становится лучше, и эта мысль его неприятно кольнула. «Шарик», – позвал он пса, постучав морщинистой ладонью по серой, давно не стиранной простыни.
Старик жил почти восемь лет без жены, она умерла через день после известия о смерти их единственного сына Андрея, который служил в Чечне и там погиб. Хоронил Архип сперва жену, а затем сына, которого привезли ему в цинковом гробу. Вспоминать это не хотелось, и, чтобы хоть как-то изгнать тяжелые мысли, старик снова позвал пса, который уже и так сидел рядом с ним. Собака лизнула хозяину руку и тихо заскулила, не зря, видно, люди говорят, что собака чувствует смерть. «Вот умру я, что ты будешь без меня делать, кому ты такой старый будешь нужен?» – тихо, с надрывом в голосе произнес Архип. По щекам старика поползли слезы, они падали на грязную подушку и исчезали непонятно куда.
Неожиданно старику захотелось есть. На память пришел красный пахучий борщ, который когда-то так отменно готовила жена. Анна его была хохлушка и борщи варила со смальцем, чесноком и буряком. Жена клала в борщ много густой сметаны, и, когда ее перемешивали с борщом, получался какой-то удивительно приятный радужный цвет, с множеством масляных глазков. Воспоминания были такими яркими, что старик почувствовал запах чесночного борща. «Аня!» – неожиданно для себя позвал он, и на его зов в дверь вошла жена. Архип не стал размышлять над тем, откуда она взялась, ему это было не важно, так он соскучился по своей умершей жене. Та неслышно прошла к кровати и, поправив подол, присела в его ногах. «Плохо тебе без меня?» – вопрос был больше утвердительный, чем вопросительный, и старик, зажмурившись, часто закивал головой. Прохладная рука жены легла ему на лоб, и он замер, стараясь не шелохнуться, чтобы этот желанный мираж нечаянно не исчез. Она сидела рядом и не пропадала. «Я ведь за тобой пришла, пойдешь со мной?» – и он снова утвердительно затряс седой головой. Неожиданно Шарик заскулил, а затем протяжно завыл. Сознание угасало, но старик еще долго слышал этот протяжный вой. Он пытался разлепить губы, чтобы успокоить любимого пса, но искоркой мелькнула мысль, что нужно идти вслед за Анной и не отставать, а не то беда.
Соседка Архипа заметила его собаку, которая уже с час сидела у нее во дворе. Когда она вышла из дома, пес, оглядываясь на нее, побежал в свой дом. Марья, заглянув в хату Архипа, сразу же поняла, что он мертв, и скорым шагом помчалась по соседям, оповещая их о смерти старика, обговаривая вопрос его похорон. К вечеру Архипа обмыли и одели. В шкафу нашлись деньги, их было достаточно не только для похорон, но и хватало на хорошие помины. Немногочисленные участники проводов Архипа сновали то во двор, то со двора. Пес сидел в углу и не сводил с хозяина глаз. Ноги пса мелко-мелко дрожали, и казалось, что еще немного и пес упадет, но никто не обращал на него внимания. Наконец гроб сняли с табуреток и понесли. За гробом шли пять-шесть человек, таких же пожилых людей, каким был старик. Никто о нем не плакал, не горевал, и каждый думал о своем и хотел, чтобы все поскорее завершилось. Наконец покойника опустили в могилу и через час все торопливо пошли домой, прочь от могильного холмика, на котором сиротливо стоял стакан с водой, накрытый куском черного хлеба. Все ушли, кроме пса. Он лежал подле могилы и будто ждал, что хозяин вспомнит о нем и поднимется из-под толщи земли. Но хозяин не приходил. Спустя неделю мальчишки нашли возле могилы дохлого рыжего пса. Над собакой гудел рой жирных зеленых мух, и зрелище было малоприятным…
Колечко
«Расчешись хотя бы сейчас, нотариус придет, а ты как лахудра!» – племянница зло сверкнула глазами и вышла из комнаты, в которой на постели осталась Мария. Всякий раз, когда она на нее кричала, ей было не столь обидно, сколь досадно, что она, Мария, не может осадить ее за хамский тон, за злое выражение лица, с которым она почти всегда разговаривала с ней. Детей у Марии не было, муж умер, и теперь она вся была во власти дочери своей сестры, которая умерла полгода назад.
Когда Марии исполнилось восемьдесят лет, она в одночасье потеряла силы. Легла вроде здоровой, а проснулась уже без сил. В больницу ее не взяли, и поскольку она не могла обходиться без помощи, ей пришлось позвонить Катерине, дочери покойной сестры. Та приехала и, не спросив, ела ли она и как ее