Идя рядом, Норсмаур все приближался к юной леди, а та соответственно удалялась, так что их путь по пляжу всегда шел точно по диагонали и, при достаточном продолжении, непременно привел бы к засасывающему песку, но тут юная леди круто оборачивалась на каблуках и быстро направлялась назад, оставив Норсмаура между нею и морем.
Я следил за этими маневрами с положительным удовольствием и большим одобрением, смеялся и аплодировал про себя каждому повороту юной леди.
На третий день утром она вышла одна на прогулку. С большим изумлением и с большим еще огорчением я заметил, что она в слезах. Читателю ясно, что уже в эту пору мое сердце было заинтересовано в значительно большей степени, чем я предполагал. Походка ее казалась мне крепкой, но вместе с тем легкой, воздушной, и голову при этом она держала с невыразимой грацией; каждым ее шагом я уже тогда любовался, от всей ее изящной фигуры веяло мягкостью и благородством.
Этот день выдался какой-то особенный — солнечный, светлый, тихий. Воздух был бодрый, живительный, хотя при совершенно спокойном море и полном отсутствии ветра. Понятно, что юная леди, нарушив режим прежних дней, захотела погулять еще раз. Но теперь ее сопровождал Норсмаур. Только что успели они выйти на пляж, как вдруг Норсмаур схватил ее руку и стал насильно ее удерживать. Она сделала усилие, чтобы вырвать руку, из груди ее вылетел крик. Я вскочил на ноги, совсем забыв о странности моего положения, но раньше, чем успел броситься вперед, увидел, что Норсмаур от нее уже отошел, снял шляпу и очень низко поклонился, точно просил у нее прощения. Я тотчас же опустился на прежнее место. Норсмаур и леди обменялись несколькими фразами, после чего, отвесив новый поклон, Норсмаур оставил берег и кратчайшей дорогой вернулся в павильон. Это дало мне возможность хорошо его разглядеть, так как он прошел очень близко от моей засады. Он был в сильном волнении, — поочередно краснел и бледнел, лицо было нахмуренное, грозное; он злобно сбивал своей тростью верхушки травы. Не без торжества увидел, я и работу собственного моего кулака на его физиономии, большой шрам под правым глазом и соответственный разноцветный «фонарь» вокруг глазной орбиты.
Некоторое время леди оставалась неподвижной, глядя то на островок, то на сияющую поверхность воды. Затем, вздрогнув, она с видом человека, освободившегося от забот и сомнений и воодушевленного энергией, направилась твердой и быстрой походкой прямо к морю. Очевидно, она была чрезвычайно взволнована и совсем забыла, где находится. Я увидел, что она прямо идет к самому опасному краю песчаной топи, еще несколько шагов — и жизнь ее подверглась бы ужасной опасности.
Я не побежал, а прямо скатился с моего холма, который здесь был очень крут, тотчас затем бросился за молодой леди и с половины оставшегося между нами расстояния громко крикнул ей остановиться.
Она так и сделала и, обернувшись, направилась ко мне без всякого страха, походка ее была гордая и решительная, точно у королевы. Я был босой и одет, как простой матрос, кроме дорогого египетского шарфа вокруг моей куртки, вероятно, она сперва приняла меня за рыбака, собирающего креветки и другую наживу для рыбы. Что же касается ее, то когда она стала со мной лицом к лицу и направила на меня свой властный взгляд, я проникся восхищением — я и не подозревал, что она так хороша собой.
— Что это значит? — спросила она.
— Вы шли прямо к самому опасному месту Граденской топи…
— Вы не здешний житель? — спросила она снова. — Вы говорите, как образованный человек.
— Я думаю, что имею право на такое название, хотя хожу переодетый.
Но ее женский глаз уже заметил мою египетскую опояску.
— О, вас прежде всего выдает ваш шарф.
— Вы изволили употребить слово «выдает», — сказал я в свою очередь, — могу ли просить вас, чтобы вы меня не выдали? Я должен был обнаружить свое присутствие в ваших интересах, но если мистер Норсмаур узнает о моем пребывании здесь, могут произойти вещи более чем неприятные для меня.
— А знаете ли вы, — спросила она, — с кем вы говорите?
— Не с супругой ведь мистера Норсмаура? — спросил я вместо ответа.
Она отрицательно покачала головой. И, продолжая глядеть на меня в упор, с настойчивостью, которая начала меня смущать, она вдруг заявила:
— У вас честное лицо. Будьте честны сами, сэр, и скажите мне откровенно, что вам здесь нужно, и кого или чего вы боитесь? Не можете же вы думать, что я на вас нападу — у вас гораздо больше средств меня обидеть. Вы не выглядите недобрым человеком. Но что вы тут делаете? Зачем вы, джентльмен, очутились здесь и бродите точно шпион в этой пустынной, дикой местности? Скажите мне, кого вы здесь ищете, кого вы ненавидите, преследуете?
— Ни к кому я не питаю ненависти, — ответил я, — никого не ищу и никого не боюсь, если встречусь один на один. Меня зовут Кассилис — Франк Кассилис. Я веду жизнь бродяги по собственному желанию и вкусу. Я один из самых старых друзей Норсмаура, и три дня тому назад, когда я здесь, на этой дюне подошел к нему и поздоровался, он на меня бросился с кинжалом, хотел убить, но только ранил в плечо.
— Ах, это были вы!
— Почему он так со мной поступил, — продолжал я, не обращая внимания на восклицание собеседницы, — я не знаю, не могу догадаться и, очевидно, не могу знать. Я вообще не имел друзей и не очень я склонен к дружбе, но нет человека, который заставил бы меня уступить ему место, действуя на меня устрашением. Я приехал в Граденский лес раньше, чем Норсмаур в свой павильон, и в этом лесу до сих пор обитаю. Если вы, сударыня, опасаетесь, что я могу повредить вам или вашим близким, у вас есть средство от меня избавиться. Скажите Норсмауру, что я ночую в пещере около речки, — кажется, это место зовут Гемлок, — и он может сегодня же ночью заколоть меня своим кинжалом во время моего сна.
Сняв перед юной леди шляпу взамен прощания, я быстро затем вскарабкался между песчаными холмами. Не знаю почему, но я испытывал такое чувство, как будто меня кто-то совершенно несправедливо, глубоко обидел, и уподоблял себя не то мученику, не то герою, между тем мне самому нельзя было бы оправдаться, если бы у меня спросили причины моего пребывания в этой местности… Завел меня сюда случай, вмешало в эту непонятную, таинственную историю простое любопытство, правда, нарастала уже совершенно уважительная причина оставаться здесь, но в этот день я вряд ли сумел бы объяснить ее самой леди.
Конечно, я весь вечер, всю ночь думал о юной леди, и хотя ее положение и поведение могли казаться весьма подозрительными, но я в сердце своем не нашел ни единого повода сомневаться в ее благородстве и честности. Я заложил бы свою жизнь за то, чтобы она была свободна от каких-либо неприятностей, а когда выяснится тайна этой темной истории, ее личное в ней участие окажется необходимым и благородным. Правда, как я ни насиловал свой ум и воображение, я не мог объяснить ее отношение к Норсмауру, но если не рассудком, то инстинктом пришел к твердой уверенности в ее безупречности. С этими заключениями, с милым образом предмета всех моих мыслей я, наконец, заснул.
На следующий день, в обычный час прогулки она вышла одна, и как только зашла за холм, скрывший ее от вида павильона, быстро приблизилась к месту, откуда я вышел накануне, и стала осторожно звать меня по имени. Я с удивлением заметил, что она бледна, как смерть, и, по-видимому, охвачена сильнейшим волнением.
— Мистер Кассилис! Мистер Кассилис! — стала она все громче и громче звать.
Я выскочил из своей засады и быстро подбежал. Как только она меня увидела, лицо ее преобразилось.
— Ох! — воскликнула она, точно с груди ее скатилось тяжкое бремя. — Слава Богу, вы живы и невредимы.
И она еще прибавила:
— Я знала, что если вы не уехали, то будете здесь!
Не странно ли это? На второй день знакомства у нас были одинаковые предчувствия, я надеялся, что она снова придет на место нашей первой встречи и будет искать меня, она же была уверена, что меня найдет. Так, очевидно, мудро и приятно природа подготовляла наши сердца к нашей близости на всю жизнь.
— Не оставайтесь больше здесь! — сказала она задушевным, нежным голосом. — Обещайте мне, что не будете больше спать в Граденском лесу. Вы не знаете, сколько я перестрадала: я всю ночь не могла