игорного стола, дуэли и римского цирка. Язычники умели хорошо устраивать подобные вещи. Я в восторге от утонченности их выдумок. Но все же они оставили на долю христианской страны достигнуть таких крайних пределов, такой квинтэссенции, такого абсолюта в остроте ощущений. Вы поймете, какими пресными, какими безвкусными должны казаться все прочие наслаждения человеку, попробовавшему этого самого. Игра у нас, — продолжал он, — разыгрывается очень просто. Берется целая колода карт — да, впрочем, будет гораздо лучше, если вы сами посмотрите, своими глазами, как это делается. Не дадите ли вы мне вашу руку — опереться? Я, к несчастью, разбит параличом.
Действительно, как только мистер Мальтус начал описывать игру, растворилась другая пара створчатых дверей, и все члены клуба стали довольно поспешно проходить в соседнюю комнату. Комната была похожа на предыдущую, но обставлена несколько по-другому. Посередине стоял длинный зеленый стол, за которым сидел председатель и с особенной тщательностью тасовал колоду карт. Опираясь одной рукой на палку, а другой на руку полковника, мистер Мальтус добрался до стола с таким трудом, что все прочие члены уже успели занять места прежде, чем присоединились к компании он, полковник и дожидавшийся их принц. Вследствие этого им троим достались места на нижнем конце стола.
— Колода в пятьдесят две карты, — монотонно объяснял мистер Мальтус. — Следите за тузом пик: это — карта смерти, и за тузом треф — кому он достанется, тот должен помогать делу — понимаете? Счастливец вы, молодой человек! — прибавил он. — У вас хорошее зрение, вы можете следить за игрой. А я, увы! не могу различить на столе туза от двойки.
И он принялся напяливать себе на нос вторые очки.
— По крайней мере, я хоть лица-то буду видеть, — пояснил он.
Полковник наскоро передал принцу все, что он узнал от почетного члена. Принц почувствовал смертельный холод в сердце, и оно у него сжалось, как в тисках. Он с трудом дышал и смущенно оглядывался по сторонам.
— Один смелый шаг, и мы можем улизнуть, — прошептал полковник.
Это напоминание ободрило принца.
— Молчите! — сказал он. — Покажем, что мы способны по-джентльменски поставить ставку, как бы серьезна она ни была.
К нему вернулось внешнее спокойствие, хотя сердце сильно билось, и в груди он чувствовал неприятное жжение. Он оглянулся кругом. Члены клуба сидели спокойно и внимательно. Все были бледны, но всех бледнее мистер Мальтус. Он вытаращил глаза; голова у него тряслась, руки машинально, тянулись к трясущимся, побледневшим губам. Было очевидно, что почетному члену клуба мучительно достается его членство.
— Внимание, господа! — сказал председатель.
Он начал медленно сдавать карты кругом стола в обратном направлении, делая перерыв всякий раз, пока получавший карту не открывал ее. Почти каждый открывал карту не сейчас, а после некоторого колебания, часто пальцы не слушались игрока и долго скользили по изнанке карты, прежде чем она повертывалась лицевой стороной. По мере того как очередь приближалась к принцу, он чувствовал, что волнение в нем все усиливается и готово его задушить, но у него была, очевидно, жилка игрока, потому что он в то же время с удовольствием ощущал прилив какого-то странного наслаждения. Ему досталась девятка треф; Джеральдину выпала тройка пик; даму червей открыл у себя мистер Мальтус и даже не мог удержаться от вздоха облегчения. Молодой человек с кремовым пирожным почти сейчас же вслед за ним открыл туза треф и замер от ужаса, не выпуская карты из руки. Он пришел сюда не для того, чтобы убивать, а чтобы самому быть убитым. Принцу сделалось до такой степени его жаль, что он почти забыл о том, что он и сам вместе со своим другом только что подвергался точь-в-точь такой же опасности.
Кончился полный круг, а роковая карта не вышла. Игроки затаили дыхание. Дышали отдельными редкими вздохами. Председатель продолжал сдавать. Принц получил другую трефовку; Джеральдин бубновку; но когда мистер Мальтус вскрыл свою карту, он страшно вскрикнул и, забыв о своем параличе, привстал и сел опять. У него оказался туз пик. Почетный член все играл, играл этими ужасами — и вот доигрался.
Разговор почти разом оборвался. Игроки перестали сидеть в прямых позах и начали вставать из-за стола, группами по двое и по трое переходя в курильню. Председатель потянулся и зевнул, как человек, кончивший свои дневные занятия. Но мистер Мальтус продолжал сидеть на своем месте, положив руки на стол, а на руки голову — пьяный, неподвижный, как брошенная вещь.
Принц и Джеральдин вышли из клуба вместе. На холодном ночном воздухе им вдвое яснее представился весь ужас того, что они только что видели.
— Это ужасно! — воскликнул принц. — Связать себя присягой в таком деле! Допустить, чтобы эта ужасная торговля продолжалась безнаказанной и с выгодой! Но что же мне делать? Я не могу изменить данному слову.
— Вы, ваше высочество, не можете, — возразил полковник, — потому что ваша честь в то же время и честь всей Богемии. Но я своему слову изменить могу, потому что моя честь принадлежит только мне лично.
— Джеральдин, — сказал принц, — если ваша честь потерпит ущерб от какого-нибудь из приключений, в которые я вас завлеку, то я никогда не прощу этого ни вам, ни себе, а последнее, я знаю, огорчит вас еще больше.
— Жду приказаний вашего высочества, — сказал полковник. — Не пора ли нам уходить?
— Да, да, — сказал принц. — Позовите, ради Бога, кэб. Отвезите меня домой спать; быть может, мне удастся заснуть и во сне позабыть эту неприятную ночь.
Тем не менее он старательно прочитал надпись на воротах дома, прежде чем уехать.
На другое утро, как только принц проснулся, полковник Джеральдин подал ему газету с отмеченной статьей следующего содержания:
— Если чьей душе следовало бы сейчас же после смерти попасть прямо в ад, то именно душе этого паралитика, — заметил Джеральдин. — Я уверен, что он как раз туда и угодил.
Принц закрыл лицо обеими руками и молчал.
— Я почти рад, что он умер, — продолжал полковник, — туда ему и дорога. Но за молодого человека с кремовыми пирожками у меня, по правде сказать, сердце обливается кровью.
— Джеральдин, — сказал принц, открывая лицо, — этот несчастный юноша еще вчера был невинен, как и мы с вами, а сегодня утром на его душе уже лежит кровавый грех. Когда же я вспоминаю об этом председателе, у меня, я не знаю, что делается в груди. Я положительно недоумеваю, как мне поступить; но сделать что-нибудь я должен, и этот негодяй от моих рук не уйдет — вот как Бог свят! Какое для нас испытание, какой нам урок эта вчерашняя игра в карты!
— И пусть он больше никогда не повторяется, — сказал полковник. — Довольно одного раза.
Принц так долго не отзывался, что Джеральдин даже встревожился.
— Вам больше и думать нечего туда ходить, — продолжал он. — Вы уже и так слишком много выстрадали, слишком много видели ужасов. Повторять подобный риск совершенно несовместимо с теми обязанностями, которые налагает на вас ваш сан.
— Это вы правильно говорите, и я сам не особенно доволен своим решением, — отвечал принц Флоризель. — Увы! Каким вы саном человека не облеките, он все-таки останется человеком. Никогда у меня не было такого острого ощущения своей слабости, как теперь. Но что же мне делать? Это сильнее меня. Разве я могу не принять участия в судьбе того молодого человека, который ужинал с нами всего лишь несколько часов тому назад? Разве я могу предоставить председателю клуба спокойно продолжать свое
