— Неправда! Если бы речь шла лишь о моем выступлении, я бы остался, хотя это и нелепо. Но ведь надо защищаться, надо повсюду мобилизовать товарищей, разве ты не понимаешь?
— Ты только так говоришь, а на самом деле тебе важнее всего твой склад. Тебе все равно, что нас с детьми вышвырнут и мы опять будем жить в собачьей конуре. Что, твой склад не подождет еще один день? Как ты можешь уйти сегодня, когда здесь такое творится!
Что Анри мог на это ответить? Он молча пожал плечами.
Дети никогда не слышали, чтобы мать так кричала. Они перепугались и подняли плач.
— Если ты уйдешь, то имей в виду: они могут отсюда выгнать всех, но меня они не выгонят! Ты меня знаешь! Пусть лучше убьют и меня и детей! Я не поддамся, ты меня знаешь!
Анри ушел с тяжелым чувством, с тревогой в душе, в гневном смятении, — хоть бейся головой о стенку. Он беспокоился за семью, оставленную на произвол охранников, а впереди его ждал враг. И о чем бы Анри ни думал, его охватывало ощущение собственной уязвимости. Вечно готовят тебе удар в спину… Боже мой! Была бы за тобой крепкая стена, смотреть бы только вперед, не оглядываться!.. А в общем — ладно!..
Кто мог знать три дня тому назад, даже предполагая самое худшее, что склад приобретет такое значение? Конечно, американцам не по нутру переселение докеров. Еще бы! Чуть ли не на самую территорию склада… Ночью новоселы увидели из окон, что они находятся в световом кольце. Сотни две ярких фонарей бросали снопы света, их огни терялись за стоящими вдали домами, убегая в сторону деревень, и возвращались по побережью, где что-то поблескивало — должно быть, черные трубы, приготовленные для нефтепровода… Иллюминация длилась всю ночь. Время от времени светлые полосы перерезал прожектор, совершавший свой ночной дозор. Луч обшаривал землю, и тени наблюдательных вышек кружились, словно хотели поразмять ноги.
Никто еще точно не знал, что, кроме горючего, американцы привозят на склад. На бортах своих грузовиков они наклеили красные ярлыки «Осторожно! Взрывается!», и, разумеется, рабочие старались как можно осторожнее прикасаться к ящикам и, когда переносили их, держали подальше от себя. Как будто это имеет значение! Нервы у всех натянуты. А тут еще вчера разорвалась бочка с гудроном. Такие случаи бывают. Произошло это у безработного, который не сведущ в таких делах… По-видимому, он перегрел бочку. Звук был не сильный, скорее глухой, вялый, но какая поднялась паника! Все кинулись ничком на землю с мыслью: «Конец!» А с каким вздохом облегчения поднялись, когда поняли свою ошибку! Даже не сразу вспомнили о пострадавшем. Вид у него был ужасный… Широкая струя гудрона ударила ему в плечо и сбила с ног. Черная тягучая жидкость вспыхивала на нем то тут, то там и, неизвестно почему, погасала, как это бывает на шоссе, когда его заливают гудроном. Каким истошным голосом кричит человек, если на нем горит эта липкая масса! Но ребята подумали: а ведь могла стрястись беда куда страшнее — та, которой все боятся… Совершенно ясно, как они относятся к работе на складе. Через три-четыре дня они уже все поняли.
Какую позицию должна занять партийная организация? Анри думал об этом с первого же дня, как американцы устроили свой склад. Там работают и коммунисты. Конечно, если рассуждать, витая в облаках, то можно прийти к простому решению: никто не должен соглашаться на такую работу. Но ведь мы живем на земле, до облаков далеко. Правда, некоторые заявили: «Я не пойду на эту работу, пускай меня даже лишат пособия по безработице». Конечно, хорошо, если бы все так поступили… Трудно, очень трудно жить только на пособие из кассы взаимопомощи — но все же это менее ужасно, чем то, что ты готовишь себе и другим, работая на складе. Но не все это знают и не все понимают. Во всяком случае, многие, получив повестку, шли работать — возмущаясь, сгорая от стыда, но все-таки шли. Что же Анри мог ответить товарищам, которые приходили к нему посоветоваться? Что ответить, например, Марселю? В таких случаях нельзя бросать слова на ветер, не предлагая конкретного выхода. Отделаться какой-нибудь пышной фразой легко, но ведь это ни на йоту ничего не изменит. С первого же дня Анри понял — при создавшемся положении нельзя ограничиваться советом: откажитесь. Допустим, пятьдесят человек откажется. А остальные? Предполагать, что все так сделают, — чистая фантазия. Конечно, не станешь советовать людям идти на склад, но в сложившейся обстановке тот, кто не решился отказаться от работы, еще не совершает преступления, если не забывает, что он должен саботировать. И было бы даже неплохо, чтобы один или два товарища из тех, кто сначала хотел наотрез отказаться, кто ненавидел эту работу, — словом, кто-нибудь из самых надежных, пошел бы на склад. Он разузнал бы, что там происходит, помог бы держать связь со всеми остальными и организовал бы их. Для этого Анри выбрал Марселя.
Итак, Марсель работает на складе. Для него самое страшное не то, что здесь всюду подстерегает смерть, — страшно другое… Противно даже прикасаться к этим проклятым ящикам, но все же время от времени и ему приходится их перетаскивать — вокруг рабочих вертятся солдаты. Правда, всё негры. Грузчиков предупредили: первый, кого увидят без дела, будет уволен. Некоторые нашли, что это неплохой способ снова встать на учет и получать пособие по безработице. Марсель принимается за ящики, только когда стоящий на карауле товарищ крикнет: «Полундра! Идет!» Как видите, ребята начали организовываться… Не все работающие на складе — докеры, но здесь удалось добиться того, чего не могли добиться при разгрузке пароходов. Сколько раз на пристани Робер твердил: «Ребята, не гоните! Тише! Не надрывайтесь! Чем больше дадите выработки, тем больше хозяева взвинтят норму и снизят расценки. Вот и выйдет так — сегодня заработал лишний грош, а завтра у тебя срежут во сто раз больше. Наше правительство все делает шиворот-навыворот, против интересов рабочих, и вы выгадаете не на том, что будете хорошо работать, а наоборот: приходится вырабатывать поменьше, да защищать ставки, требовать снижения нормы». Все знали, что Робер прав. Это было видно по каждой недельной получке. Но докеры любят свое дело и не умеют работать с прохладцей. Все по-прежнему работали быстро, в ущерб своим интересам. А вот теперь, на складе, все изменилось. Может быть, это произошло потому, что никто не станет усердствовать из-под палки. Да еще этот постоянный надзор и отвращение к целям, которым служит твой труд, и мысли о смертельной опасности, — чем меньше ты будешь трогать эту пакость, тем меньше у тебя шансов взлететь на воздух. Все это сделало свое дело — и рабочих на американском военном складе никак уж нельзя назвать ударниками!
Наверно, ни у кого не бывало так тяжело на сердце, как у Марселя, когда он сгружал ящики. Перетаскивали эти ящики обычно вдвоем, шагая лицом друг к другу и прижавшись подбородком к крышке, — так легче удержать ящик. Тут уж волей-неволей рабочие смотрят друг другу прямо в глаза. Пока несут ящик, больше ничего не видят. И каждый как будто спрашивает взглядом своего напарника: «Ты что обо всем этом думаешь?», пытается проникнуть ему в душу. Шагают быстро, чтобы поскорее отделаться от поганой ноши, и, когда опустят ее на землю, отведут друг от друга взгляд, но тут же, в девяти случаях из десяти, что-нибудь скажут или сделают, словно отвечая на немой вопрос товарища: брезгливо отряхиваются, почистят куртку, выпачканную ящиком, или ткнут в него ногой: «Гляди-ка, еще и гвозди торчат отовсюду! Вот сволочи!» Несут следующий ящик — тот же безмолвный диалог взглядов, но уже тоном выше. Долгие разговоры не нужны, все понимают друг друга с полуслова. И Марселю становилось легче от сознания, что он приносит американцам больше вреда, чем пользы. В первые же дни многие сумели найти предлог, чтобы не выходить больше на работу. Несомненно, при таких условиях, когда каждый смотрит в глаза товарищу и может шепнуть другим, что он думает, дело идет к массовому протесту. Поразительно, как быстро хорошая мысль пробивает себе дорогу, даже там, где меньше всего можно было этого ожидать.
Вчера Марсель работал в паре с одним деревенским парнем… Они были одни около наблюдательной вышки, в том месте, где уже натянули колючую проволоку.
— Скажи, ты был в плену?
— Был. А что?
— Картинка-то знакомая! Ничего тебе не напоминает? Посмотри.
— Пожалуй, похоже.
— А кругом что? Сообрази-ка — на войну работаем!
— Где уж нам рассуждать. Дают работу — бери… Политикой я не занимаюсь…
— Что, по-твоему, в этом ящике?
— Откуда мне знать! Не знаю.
