— По… ммм, друг Уитни — Сара Сандерленд. Шведский врач, женщина-врач, из Копенгагена и четыре канадские медсестры. Туземный э-э, то есть местный персонал, я имею ввиду кхмеров, думаю, должен найти собственные средства, то есть решить… будут ли они уходить из миссии — или нет. Мы… по крайней мере, можем доставить им немного продовольствия.
— Понятно, — проговорил Босуэлл холодно. Он, действительно, все понял, и это его взбесило. Чтобы не потерять возможности выкачивать дополнительные средства на свои программы, они хотят, чтобы наемники вытащили их светловолосого приятеля из лап вьетов, ну, и, э-э, заодно — если это будет возможно — всех остальных. Что же касательно бедняг-кхмеров, мы, чтобы не запачкать совесть, дадим им что-нибудь перекусить, и все ж таки оставим их на милость озверевших вьетнамцев. Хотелось бы, чтобы было именно так. В ту секунду, когда Дэйн узнает, что Сара Сандерленд находится в опасности, он вытащит ее и заодно и, может быть, вытащит ее любовничка-докторишку за шкварник. Но что же будет с кхмерами, которые останутся в Камбодже из-за того, что там была организована эта миссия? Неужели они ничего не заслужили? Неужели мы им ничего не должны? Миссионеры просили их о верности и вере, а теперь им нужен предводитель, который бы вытащил их оттуда. Неужели же теперь осталось просто кинуть их на растерзание? Проклятый бизнес.
— Хорошо, — сказал Босуэлл, заканчивая таким образом разговор. — Я попрошу полковника Дэйна прибыть немедленно для повторной встречи с вами. Где вы остановились?
— В Удоне, — ответил Лайонс. — Комнаты над пекарней.
Босуэлл кивнул.
— Когда вы сможете снова здесь появиться?
— Только позоните, — сказал Лайонс. — Мы будем ждать сигнала. Как вам кажется, вы возьметесь за эту работу?
— Да, конечно, — кивнул Босуэлл, думая о Саре Сандерленд. — Можете на это целиком и полностью рассчитывать.
У дверей оба посетителя словно по команде разверзлись, и Лайонс проговорил голосом, полным дурных предчувствий:
— Видимо, это будет нам стоить больших денег?
— Безо всякого сомнения, — удовлетворенно откликнулся Босуэлл.
Теперь даже Уитни — несмотря на всю свою амбициозность, напыщенность и самоуверенность — признавал, что ситуация стала отчаянной.
Ежедневно все больше и больше кхмерских крестьян и их семей приходило к миссии. Они собирались за оградой. С каждым днем слухи о приближающихся вьетнамцах становились все более и более угрожающими. А в один прекрасный день, все, кто мог ходить, вышли из госпиталя и присоединились к своим семьям за оградой или же отправились к границе, хотя это и было опасно.
Вскоре, они услышали стрельбу. И это было недалеко.
Следовало уходить — и чем быстрее, тем лучше. Если ничто не поможет и Уитни останется глух к ее просьбам, ее мольбам, то она решила через несколько дней сама вывести людей из ворот и отправиться с ними к границе.
С каждым днем отрядов Красных Кхмеров становилось все меньше и меньше в округе, что означало, что вьетнамцы приближаются. К этому времени они расползлись практически по всей стране, и теперь даже подходы к границе могли быть перерезаны.
Но Уитни предпочитал бездействовать и вводить всех в состояние, близкое к помешательству,
Персонал не знал, что говорить кхмерам, чтo объяснять больным, как скрыть очевидное.
Страх был заразителен.
В тот момент, когда Сара открыла глаза, она его почувствовала, почувствовала не только, как что-то зарождается в душе, но и то, как оттуда, из-за ограды и из-за брезентовых стен палатки, на нее наваливается ужас, культивируемый огромным скоплением кхмеров, и сразу же подумала: придут сегодня вьетнамцы или нет? Она встала, умылась и почистила зубы очищенной водой из мешка, а затем подошла к выходу из палатки. И тут ей почудилось, что какая-то группа людей проталкивается сквозь толпу стоящих молча кхмеров. По крайней мере, это не вьетнамцы: эти бы вошли со стрельбой. Нет, кажется, это еще одна группа крестьян, видимо, фермеров, старающихся пробраться в миссию в глупой надежде на то, что здесь им предоставят какое-нибудь убежище. Сара с печальным любопытством наблюдала за людьми.
За первой группой пробивалась вторая: все люди были одеты в груботканные штаны и рубахи тех людей, которые не признавали традиционных кхмерских саронгов. Сара застыла: люди входили за ограду и растекались налево и направо. О, Боже, это Красные Кхмеры. Они вернулись. И только тогда она увидела, что они вооружены до зубов.
Одна группа — Сара подсчитала: их была примерно дюжина — внезапно остановилась, и люди принялись смотреть в разных направлениях, словно в ожидании нападения. Они были вымуштрованы, это она признала. Один из них отделился от товарищей и пошел через лагерь, в его руке небрежно был зажат какой-то автомат.
Походка была спокойная и уверенная. Человек двигался с какой-то текучей грациозностью, похожей на походку животного. Впервые она увидела ее миллион лет назад, в Таиланде.
У Сары перехватило дыхание. Мысли набегали одна на другую, но их смывал поток радости, облегчения, счастья. Она почувствовала, как екнуло сердце, и отринула все страхи и колебания. Она позвала его по имени — всего лишь раз — и выбежала из палатки.
Он остановился в центре лагеря, откуда-то взял и вынул присутствие духа, поставил автомат на предохранитель и положил на землю рядом. Он стоял совершенно неподвижно, но его разум извивался и кипел, когда он увидел, как Сара летит к нему. Вытянул руки.
Годы были отринуты прочь.
Она влетела в его объятия и заплакала, отчаянно прижимаясь к его телу, зарывшись лицом в его рубахе. Она что-то говорила, но он не слышал, что именно. Он обнимал ее, стараясь отгородить от всего мира. Сара дрожала, словно лист на ветру, и, чтобы успокоить ее, он стоял совершенно спокойно, стараясь утихомирить рвущееся наружу сердце, головокружение. Он взглянул на нее и почувствовал такую острую жалость за все потерянные годы, отчаяние, одиночество, тоску: тогда он поднял ее лицо за подбородок и поцеловал долгим безумным поцелуем. И увидел, как исчезла с ее лица толика печали и как она смотрит на него сквозь слёзы.
— Я превратилась в развалину, — сказала Сара.
— Ты самая красивая из всех, кого я видел, — совершенно серьёзно произнес он.
— Боже мой, Дэйн, как же я счастлива тебя видеть.
— Я так скучал по тебе, Сара, что ты даже представить себе не можешь.
— Какая же я была дура.
— Знаешь… — Но прежде чем он смог докончить мысль, раздался какой-то дикий крик.
К ним направлялся Уитни Мэйсон — с каменным лицом, на щеках которого однако же горели два яростных красненьких пятнышка. Дэйн совершенно спокойно загородил собой Сару и повернулся к доктору.
Мэйсон подбежал и остановился в нескольких дюймах от Дэйна, меряя его холодным взглядом.
— Насколько я понимаю — великий полковник Дэйн. Так вот, мне плевать, кто ты такой и что здесь делаешь, но убери свои руки от нее, понял?
— Не ори так, Мэйсон, сбавь тон, и мы сможем поговорить.
— Я ору, когда хочу, понял, свинья наемная.
Сара вышла из-за плеча Дэйна.
— Уитни, оставь нас в покое. Ты ведь давным-давно все прекрасно понял — между нами все кончено.
И было кончено еще несколько лет назад.
— Сука! — рявкнул Мэйсон и кинулся к ней.
Дэйн будто случайно ударил его ребром ладони.
Голова Мэйсона откатилась назад, и он моментально скорчился, повалившись на землю. Так он лежал несколько секунд, перекатываясь с боку на бок, а затем посмотрел наверх.
