Как определить?.. А может, разнести всю эту контору к такой-то матери, а?! Нельзя. Этим мы только усложним Бате задание.
За дверью под номером шесть Смага услышал разговор. Это был монолог — говорил чей-то сонный голос.
— Да, да... это красные, Юрген. Они сидят в нашем подвале... Англичанина забрал шеф и вместе с Петером на собаках повёз к вам... полчаса тому. Так что будь готов... да ты знаешь его... Хипплер, ну... Говорят, вашему обер-лейтенанту есть о чём поговорить с этими английскими джентльменами...
Дежурный телефонист. Точит лясы со своим коллегой с радиостанции.
— ... А наш доблестный Доктор так отметелил славянина, что теперь Гаевски... да, да, Фриц... вынужден ставить его на ноги... к прибытию «Фленсбурга»...
«Замучили, Гришу, гады! Но он здесь. И это главное! Сейчас, сейчас мы тебя найдём, Гриша! А потом — на баркас, и айда!» Смага постарался выровнять тяжёлое дыхание и упорядочить мысли. «Двинули дальше? Стоп!» — он опять приложил ухо к двери, стараясь не пропустить ни единого слова.
— ... В сейфе Эрслебена? А ваш Роланд — пай-мальчик и ключ, наверно, носит на шее... да... каждая мачта... и сейф?.. В общей цепи?.. Да! Будь он неладен!..
«О чём это он? Подожди! Роланд — это, должно быть, их обер-лейтенант. С объекта... он там командует. А сейф? Наверное, его личный сейф... и нужные нам бумаги именно в этом сейфе. Как он сказал: «Сейф в общей цепи»?.. Какой цепи? Металлической?.. «Каждая мачта... и сейф»... По-видимому, электрической... Ладно, потом разберёмся. А сейчас Григория вытаскивать надо».
Они добрались до того места, где узкие ступеньки вели на второй этаж. Перед лестницей была дверь, на которой вместо номера они увидели табличку с надписью «Амбуланц».
«Санчасть. Вот она! Если дело обстоит именно так, как сказал этот ганс, — «Гаевски должен поставить его на ноги»... то Гриша и на самом деле в санчасти. А Гаевски — это, наверное, фельдшер. Если есть врач, то должен быть и фельдшер. Он и имя назвал... Петер? Нет, это тот, что с шефом поехал... Фриц! Точно. Ну, попробуем?..»
— Думаю, он здесь.
Крапович направил автомат на дверь, а Смага, выждав минутку, словно решаясь, плавно нажал на ручку. Дверь не поддалась, она была заперта.
Тогда Смага постучал, и все трое замерли в ожидании, словно переступив черту, — они выдавали себя, но и на колебания не было времени.
Через мгновение, долгое и, в тоже время, быстролётное, изнутри послышался заспанный голос:
— Кого это затемно чёрт носит? Поспать не дадут... Это ты, Гайнц?
— Фриц, это я, Петер, — прижимаясь к дверям, как можно тише отозвался Смага.
Ворчанье за дверью утихло, и они услышали клацанье замка.
В ту же минуту сверху, со второго этажа, донёсся скрип дерева, и шаги чьих-то тяжёлых сапог взорвались в натянутых нервах.
27
Старшему синоптику лейтенанту Герхарду Туми не спалось. И хотя он давно привык к тому, что день в Арктике сменял ночь лишь номинально (ночью солнце не покидало небосвод), однако какое-то внутреннее беспокойство неизменно терзало его. Он прислушался к дыханию доктора Лангера, спавшего у противоположной стены, достал из пачки эрзац-сигарету «Юнона» и закурил.
«Тихо спит, как девка. А нибелунг просто обязан храпеть! Да он и сам, как фройляйн... Кожа белая, пальцы тонкие, длинные, губки какие-то капризные, а голос, как у продавца галстуков. Недоносок! Я всегда говорил, что солдат не может лечить. Это противоестественное сочетание — мундир с белым халатом. Будто бутерброд с дерьмом».
Надо было проверить посты, два внутренних и два внешних. Телефониста можно не трогать. Теперь, когда на их острове появились диверсанты, необходимо глядеть в оба. Не исключено, что эти четверо в подвале не последние. Пришлось выставить пост и на причале. «Бережёного Бог бережёт» — так, кажется, говорят эти русские свиньи.
Осторожно, стараясь не уронить, Тума снял со спинки кровати ремень с тяжёлым парабеллумом. Он не боялся нарушить сон обер-лейтенанта Лангера, но за другой стеной была комната командира, которого он уважал и даже побаивался. Натянув подбитые нерпячим мехом сапоги, он выпрямился во весь свой двухметровый рост и направился к двери. Он не знал, что сейчас комната командира пуста, а сам Гревер в эти минуты решает тяжёлую и деликатную задачу.
Смага мягко нажал, а через миг со всей силы толкнул дверь, Крапович сразу юркнул в проём, за ним в два прыжка — Чёрный. Последним, завидя огромного размера сапоги, появившиеся на верхних ступеньках, нырнул в сумрак комнаты Смага и тихонько запер дверь. Когда он услышал за спиной протяжный звук «х- ха», где-то на краю сознания промелькнула успокоительная мысль, что пока всё идёт как по маслу. Быстро оглянулся. У противоположной стены стояла медицинская кушетка, на котором спал фельдшер, но сейчас он, безвольно раскинув руки, лежал на коричневом линолеуме. «Этот выбыл, — машинально отметил Смага. — Пётр работает без осечек». У стен стояло несколько стеклянных шкафов, забитых хромированными инструментами. «Многовато стекла... Условия не для нас, надо бы поворачиваться поосторожнее...» — сокрушенно озирал этот храм эскулапа Смага. За дальним шкафом виднелись носилки, на которых под солдатским одеялом кто-то лежал, привязанный поверх одеяла ремнями.
Гриша?!
За дверью послышалась тяжёлая поступь подкованных сапог. Смага приложил ладонь к губам, давая знак хранить молчание. Чёрный медленно потянул автомат из рук Краповича, потом на цыпочках приблизился к Смаге и оттеснил его от двери.
«Сейчас Пётр «замочит» ганса, но стоит задеть этот стерильный шедевр — он как раз на дороге, — свирепо глянув на шкаф, подумал Смага, — и поднимется кипеш на весь архипелаг».
Он толкнул Чёрного, показывая на шкаф. Тот успокаивающе качнул головой.
Тяжёлые сапоги замерли у двери.
«Судя по скрипу, он весит по меньшей мере центнер... Зайдёт или нет?.. Неужели что-то услышал? Фельдшера ж вроде уложили тихонько».
Тишина становилась всё более гнетущей. Потом послышался стук в дверь.
— Гаевски, откройте. Это лейтенант Тума.
Смага замер. Потом искоса посмотрел на раскинутые руки фельдшера и прервав томительную паузу, глухо отозвавшись:
— Сейчас, господин лейтенант.
Крапович оттащил бесчувственного фельдшера и расчистил место для схватки, пристроив немца у стены. Чёрный немного выждал, после чего начал медленно поворачивать ключ. Смага мигом скользнул в тень двери, за ним — белорус.
«Только бы он не остановился на пороге...»
Лейтенант Герхард Тума сделал последние в своей жизни два шага. Он не успел ни увидеть своих врагов, ни удивиться, ни испугаться, едва лишь он переступил порог, как глаза залила раскалённая лава, а потом наступила тьма. Смага едва успел подхватить двухметрового великана, чтобы тот не рухнул всем весом на шкаф.
— Адпустив грехи... сахрани, Божа[11], — без особого сочувствия пробормотал Крапович и пошёл к носилкам.
Чёрный опустил автомат.
— Больших сопляков я ещё в жизни не видал, — разочарованно произнёс он.
— Ты имеешь в виду рост? — Смага удивлённо смерил взглядом немецкого лейтенанта, который вытянулся, сдавалось, на всю длину комнаты. Но, не дослушав ответа Чёрного, поспешил к носилкам, над которыми уже склонился Крапович.
Под одеялом лежал весь перебинтованный, потный, хоть выжимай, Щербань. Его зрачки
