Матвеевича, который угрожал ему острогом. Сейчас Никита Алексеевич посватался к дочке купца Стеклова, что держит чайную торговлю в Гостином дворе, и получил согласие. Осенью свадьба. И, самое главное: Добромыслов больше месяца был в отлучке: плавал по первой воде в Астрахань покупать товар для своего хозяина. Вернулся только вчера, к вечеру. А сегодня, чуть свет побежал с букетом к невесте. Все сведения достоверны, так как получены от его родной тётки, дворника купца Стеклова и наблюдений самого Спиридона. Канделябров побывал в Гостином дворе и на замоскворецкой пристани, где уже начали разгружать астраханскую баржу. Речники говорят, что во время плавания Добронравов никуда не отлучался.
- Думаю, он чист, Вилим Яковлевич, – подытожил Канделябров.
- Похоже, что так. Дальше.
- Дальше - «пригляд».
- «Пригляд», - повернувшись к помощнику, объяснил Собакин – на нашем жаргоне означает такое наблюдение, когда изменяя внешность, сыщик бывает в местах происшествия, приглядывается, ищет свидетелей и составляет свое первое мнение о деле. Ясно?
Ипатов кивнул, а Спиридон продолжал:
- Сначала я был на Тверском бульваре. Дом Арефьевых считается богатым, но закрытым. Вечеров почти не устраивают – предпочитают выезжать сами. Интересы семьи самые обыкновенные для их круга: прогулки, театр, редко - званые обеды и вечера. Приёмных дней нет. Молодая Арефьева особых пристрастий не имеет. Серьёзна, своенравна, набожна, как и её тётка – Анна Матвеевна. Другая родственница – сестра покойной матери, Лариса Аркадьевна – с домашними суха, въедлива и придирчива к прислуге. Тоже набожна, но держится особняком от других членов семьи. Прислуга считает, что это из-за того, что в девках засиделась: чудит с дури и от гордости. В церковь ездит куда-то на Арбат и не на своих лошадях, а берёт извозчика. Я поставил нашего агента выследить, куда она одна отлучается из дома. Сегодня утром к ним приезжал Зяблицкий. Пробыл часа два и уехал к себе в Анатомический. Арефьев посылал к Залесской человека с запиской. Его разговорить не удалось. Прислуга склоняется к мысли, что барышня попала в беду, не иначе. Причины не знают, но убеждены, что сама она никуда бы не делась. Уж больно хорошо у неё все складывалось: и наследство большое ей отходит и жених по душе.
- Так, дальше.
- Теперь - Страстной монастырь. Мальчишка, что караулил экипажи, к сожалению, ничего необычного не видел. Он, с таким же мальцом, как и сам, сидел в карете старшей Арефьевой и резался в карты. Они только изредка поглядывали на другой экипаж. Под конец дежурства у них и вовсе дело дошло до драки: каждый другого обвинял в жухальстве. Короче: от них толку нет. Монашки в тот день тоже ничего необычного не заметили. К семье Арефьевых все относятся с почтением: они постоянные прихожане и благодетели. Знакомств особенных не имеют – поздороваются, с праздником поздравят и всё. Анна Матвеевна строга в обхождении и племянницу к этому приучила. Но вот что интересно: монастырский сторож утверждает, будто у ворот, ещё до начала службы, он приметил коляску с поднятым верхом. Возницу старик не рассмотрел, а про коляску говорит, что она знатная: рессорная, лаковая. Появилась она там впервые, простояла всю службу, как будто кого дожидалась, хотя чужих в церкви не было.
- Вот вам и ниточка, – сразу отреагировал Собакин. – Теперь, Спиридон Кондратьич, твоё дело её найти. Опроси извозчиков, что бывают на Страстной площади, пройдись по чайным и кабакам. Не мне тебя учить. На розыск возьми с собой Ипатова. Чтоб завтра коляска была!
- Слушаюсь, Вилим Яковлевич.
- Ай да Власий, нам не открылся, а тебе, Спиридон, про коляску рассказал, – покрутил головой сыщик.
- Так вы - баре. А мы с ним за чаем с медком хорошо поговорили о божественном, вспомнили старинные времена, когда всё лучше было. Он мне пожаловался, что на нём все запоры в монастыре - ответственность большая, а уважения нет. Я, конечно, посочувствовал.
- Учитесь, Александр Прохорович. Без подхода к людям - в нашем деле нельзя.
- Я, Вилим Яковлевич, ещё к Мелецкому ездил – на Поварскую. Хотите верьте, хотите нет, а ведь у этого жениха, со строгими-то правилами, полюбовница имеется, – продолжил доклад Канделябров.
- Час от часу не легче, – поднял брови Собакин.
- Да-с и с ребёночком. Содержит он её давно. Похоже, что и дитё – его. Скрывает, понятное дело, да от прислуги разве утаишь!
- Кто такая?
- Французская мамзель с Кузнецкого. Служит в магазине Бонне. Тьфу ты, злая сила! Я же говорю – от баб все напасти!
- Ваша правда, Спиридон Кондратьевич, – встрял помощник. – Видели бы вы невесту старшего Арефьева, ещё бы не так выразились! Это что-то особенное. Такая может любого до каторги довести. Я как её увидел, так сам чуть не свихнулся.
- Это точно, – рассмеялся Вильям Яковлевич. – Я - свидетель. Наш Александр Прохорович пришёл в совершенное неистовство при виде красивой женщины.
- И ничего смешного в этом нет, – замогильным голосом продолжал Ипатов. – Прав господин Канделябров: от них все напасти. Смотрите, как женский пол людские судьбы переворачивает!
- Уже заразились. Теперь будете со Спиридоном на пару бредить. Кондратьич, поздравляю: твоему полку прибыло!
- Здесь нет ничего потешного. Человек прозрел. Радоваться надо, – ответил тот.
- Я радуюсь. Особенно, когда здоровые мужчины в своих природных инстинктах и дурных наклонностях обвиняют предмет своего вожделения. Некрасиво получается. Но, давайте не отвлекаться от дела – время не ждёт. Спиридон, докладывай дальше.
- Живёт мамзель на углу Неглиной, в большом доходном доме. Зовут её Кларисса Дюбо.
- Хотелось бы знать, как Мелецкий собирается выпутываться? – с интересом спросил Собакин.
- Он твердо намерен жениться – это все говорят. А вот эта Дюбо обещала скандал перед свадьбой. В магазине её товарки утверждают, что она собралась с малюткой на венчание: поздравить молодых.
- Интересно. Надо её повидать. Сейчас и поеду. Александр Прохорович, вас я с собой не возьму, – сказал начальник и язвительно добавил: – Боюсь, ваша молодая, неокрепшая психика не выдержит встречи с двумя чаровницами за один день, да и делу помеха. Оставляю вас со Спиридоном Кондратьичем, уж не обессудьте. Расскажите ему о наших визитах, но умоляю, по возможности, объективно.
С этими словами начальник ушел к себе переодеваться, а Спиридон с Ипатовым пошли вниз, на половину Канделяброва, в его «святая святых».
О чем думал Собакин по пути к французской содержанке сказать трудно. Оделся он изыскано - должно быть, хотел произвести впечатление. Сыщик подъехал к дому, где жила мадмуазель уже в сумерках.
- Четвертый этаж, направо, господин хороший, – объяснил дворник.
Француженка была вся в светлых кудряшках, как комнатный пудель, субтильна, профессионально подтянута и изящно одета в шёлковое платье в модную бело-голубую полоску. Изучив визитную карточку импозантного господина с чудно;й фамилией, она впустила его в маленькую, со вкусом обставленную комнату. Собакин сразу отметил, что следов пребывания младенца в квартире не было. Все говорило об уютном гнездышке одинокой молодой женщины.
- Прошу садиться, – чуть грассируя, предложила Кларисса. - Чем обязана вашему вниманию?
- Видите ли, ваш хороший знакомый – Алексей Григорьевич Мелецкий собирается вступить в брак. Родственники невесты поручили мне навести справки о женихе. Поэтому я здесь.
Женщина молчала, видимо соображая, что ей выгоднее сказать.
- Что вы от меня хотите? – насторожено спросила она.
- Правды. Кто для вас Алексей Григорьевич?
- Он для меня - всё.
- Так говорят о близком человеке, а ведь он собрался под венец не с вами.
- Никто не имеет на него больше прав, чем я. Мы вместе уже три года. Он обещал на мне жениться.
