- Тогда я думал, что сойду с ума. Выигранные деньги сжёг, а кольцо бросил Алексею прямо в лицо, хотя знал, что виноват только я.
- Почему бы его сразу не уничтожить? Можно было его, например, вывезти в море и утопить, – разгорячился Ипатов. – Как можно оставлять в действии такой дьявольский соблазн?
- Молодой человек, вы когда-нибудь владели большим алмазом? Нет? А у вас была вещь, которая приносит большие деньги? Нет? Тогда - вы не поймёте. Поливанов ощущал себя избранником судьбы. Ему даже не надо было для этого играть в карты. С тех пор, как дядя отдал ему «Чёрное сердце» деньги у него не переводились. К слову сказать, он делал на них много добра: всегда ссужал деньгами своих друзей, не спрашивая об отдаче, помогал бедным, перечислял деньги в сиротские дома.
- Давайте вернёмся к тому часу, когда вы приехали к Поливанову домой. Кольцо было на руке?
- Без сомнения. Я привёз к нему Лавренёва. Ваня тогда счастливо сыграл и хотел отдать, занятые у Поливанова, деньги.
- А что, разве Лавренёв не был вхож в дом Алексея Алексеевича и не мог вернуть деньги без вас?
- Вхож, конечно, но я ещё раньше встретился с ним в доме у капитана Островерхова, где уже вторые сутки шла большая игра. Иван, как выиграл, так попросил меня увезти его к Алексею. По слабости, он боялся, что не сумеет оторваться от стола и опять всё проиграет.
- О чем вы разговаривали у Поливанова в тот день, если не секрет?
- Секрет, но вам скажу. Я просил Алексея уточнить, сколько я ему должен. Дело, видите-ли, в том, что я, когда выпью, бываю дурён, особенно в последние годы. И когда играю, потом, себя не помню. Алексей всегда знал, где меня можно было найти за игрой, и часто увозил домой. Неоднократно он за меня и расплачивался. Недавно я продал своё херсонское имение и стал в состоянии отдать долг Поливанову. Но Алексей, упрямый человек, не хотел называть всей суммы долга и вообще брать у меня деньги. Я прикинул, что должен ему около двенадцати тысяч. Вот с этим я и пришёл к нему, а он упёрся и ни в какую!
- Как он это объяснял?
- Он считал себя виноватым в гибели моей семьи. На мои доводы, что я, взрослый человек, сам уговорил его дать мне «Чёрное сердце», на него не действовали. Тогда, после похорон жены и дочери я сильно запил. И он больше месяца ходил за мной, как за малым дитём, что я только от одного этого неудобства из запоя вышел.
- О чём ещё вы говорили, вспомните, - гнул своё Собакин. – Может, господин Поливанов рассказал вам о своих планах на вечер?
- Говорил, что поедет в клуб. Я предложил ехать вместе.
- Он с вами собирался ужинать?
- Нет, я собирался играть.
- А с кем он должен был ужинать?
- Я не спрашивал. Верите, он знал обо мне почти всё, а я о нём - почти ничего. Я не любопытен. У него было много знакомых. Алексей имел большие связи, которыми любил пользоваться. Например, любил охоту в хорошей компании. Дружил с богатыми помещиками, у которых можно было в имении загнать зайца или кабанчика.
- А женщины его интересовали?
- На моих глазах, с год, у него на содержании была одна певичка, потом он начал ухаживать с серьёзными намереньями за какой-то молодой девушкой, а она возьми и выйди замуж. Но это было давно. Нравились ему некоторые светские дамы, он мне сам говорил, но это было всё без последствий. А уж, как он надел себе на палец «Чёрное сердце», так и вовсе перестал на женский пол смотреть. Особенно, после смерти моей семьи.
- Вы упомянули фамилию Островерхова. Кто он?
- Капитан из Павловских казарм. Картёжник. Находится в долгосрочном отпуске в связи с домашними обстоятельствами, которых нет, и никогда не было. Обстоятельства, надо полагать, куплены за деньги. Живёт открыто, на Берсеньевке. У него играют.
- В каких отношениях этот господин был с Поливановым?
- В сложных. В своё время Островерхов требовал с Алексея возврата выигранных у него денег. Дескать, «Чёрное Сердце» на пальце сродни шулерству, и Поливанов садится играть наверняка.
- И что Алексей Алексеевич?
- Сказал, что он мог бы вернуть деньги честному игроку, а не такому прохиндею, как Островерхов, у которого в доме ловили за руку игроков и «на маяке», и на «порошковых картах».
- А это ещё что такое?
- Мошенничество. «Играть на маяке» означает получать от сообщника, который стоит позади играющих, необходимые сведения о картах соперника. «Порошковые карты» - тоже шулерский приём: специальным порошком забеляют очко на карте, а во время игры, по необходимости, быстро стирают. Такой фокус проходит при игре втёмную. Кстати, отсюда и пошло выражение «втирать очки».
- Чем закончилась их пикировка?
- Ничем. Выпили шампанского и разошлись.
- Как так? А не мог Островерхов затаить зло против Поливанова?
- Не думаю. Отношения у них были сложные, но до открытого конфликта никогда не доходило. При всей своей невыдержанности, капитан знал цену Алексею. У него можно было занять денег на любой срок, он, хоть и был третейским судьёй в карточных спорах, но никогда не лез в чужие дела и никого не осуждал. Его за это ценили.
- Скажите, как это капитан вдруг попал в члены Английского клуба?
- Он из рода шведских баронов Флемингов.
- Держи карты ближе к орденам, – скомандовал попугай.
Собакин понимающе кивнул.
- Эх, Василий Андреевич, как бы нам узнать, с кем ваш друг в тот день собирался ужинать?
- Я, к сожалению, даже не представляю, у кого можно это узнать. В тот день Лавренёв уехал домой отсыпаться, а мы часов в шесть вечера стали собираться в клуб. Собственно собирался Алексей, а я курил и его ждал. В семь, а может и позже, мы были там, прошлись по залам, посидели где-то вдвоём, уже не помню где, рассказывали анекдоты, смеялись. Потом он встал и пошёл искать старшего официанта, чтобы лично ему заказать ужин, а я ушёл играть в «адскую». И, даже, когда ему стало плохо, и его увезли, я ничего не знал. Мы сидели за игрой безвылазно до шести утра.
- Вы хорошо помните, что играли именно до шести?
- Не захочешь – запомнишь. Нам всем пришлось платить за ночное пребывание в клубе. За тридцать минут штрафная плата – 25 копеек серебром. По истечении каждого следующего срока сумма удваивается. Плюс - пенни. С часу ночи, каждые полчаса по всем залам проходит лакей и звенит в колокольчик. Так что, в шесть утра с каждого носа приходилось по 128-ми рублей и 127-ми рублей 75-ти копеек пенни. Это, не считая платы за карты и чаевые карточнику и маркёру, которые сидели с нами до утра. Так-то вот. А про смерть Алексея я узнал только на следующий день, когда, выспавшись, приехал опять в клуб.
- Что ж, спасибо за откровенный разговор, – начал откланиваться Вильям Яковлевич. – Разрешите вас навестить, если будут ещё вопросы.
- Чем могу – постараюсь помочь, – полковник пожал сыщикам руки.
Когда шли к выходу, слушали истошный крик неугомонной птицы:
- Гни углы с головой! Твоя убита – моя танцует!
- Где-нибудь пообедаем и поедем знакомиться к господину Островерхову, – решил Собакин. – Адрес я знаю.
Стояла жара. От пыли Москву будто напудрили. На дорогах потные, взмыленные лошади, облепленные оводами и мухами, мотали головами и без конца чихали. Сыщики дошли до шумной и грязноватой Пятницкой. Там начальник завёл Александра Прохоровича в приличный, купеческого вида, трактир.
- Это вам не «Славянский базар», и не стряпня Канделяброва, но кормят здесь малороссийской кухней весьма прилично, – отметил Вильям Яковлевич. – Возьмём полтавский борщ с пампушками и
