Собакин вытащил из-за голенища клочок бумаги с огрызком карандаша, быстро чиркнул записку Канделяброву и отдал её валету, объяснив как найти того, кто даст деньги. Ошалевший от такого поворота событий, Расписной только моргал глазами.
- Сейчас часа четыре утра. Значит, к двенадцати, когда с площади уйдут шабашники, подгребай в «Сибирь», - учил валета Рыжик. - Не тяни: дядя ждать не будет – он здеся бывать опасается.
Несколько часов Собакин резался с ворьём в карты, пил мерзкую водку и проиграл Феде два рубля с мелочью.
Тот потеплел и разговорился.
- Этот барбос вышел на меня через знакомого барыгу, на Птичке.
- На Трубной?
- Ну. Бубнил, что есть хороший клей на Пречистенке. Дескать, зайдёте, как к себе. На первом этаже - никого. Наверх не суйтесь – там хозяйка. Ей чтой-то подольют, чтобы лучше сны смотрела. Говорил, что внизу - добра столько, что не унести. Дяде нужно будет сразу свинтить и вынести гайку, у которой камушек с червоточиной внутри, и мы - квиты.
- Где лежит это кольцо? Ну, гайка?
- Без понятия.
- А как он выглядит, этот твой дядя?
- Не фартовый, точно. Такие только по Тверской гуляют.
- А лет ему сколько? Какой масти? – настырничал Яша.
- Отдзынь, достал. Придёт – сам увидишь, – увернулся Федя.
- А где этот дом? Адрес сказал?
- Отвали, сказал.
- А чего ты сразу-то не согласился?
- Не в цвет мне это дело.
- Чего так?
- На Пречистенке сработать – это тебе не в гадюшнике задрипанном покупочку сбацать. Тут засыпаться – раз плюнуть. Место чистое, на каждом углу постовой. Если и возьмёшь барахло – так его ещё оттедова унести надо. Там ни одной стоящей подворотни нет. И на штенгель плохая надёжа. Не на себе же всё переть. Пока мы дом будем потрошить, околоточный унтер наш возок обшмонает сверху до низу и станет дожидаться нас, как дорогих гостей. А ты ещё вякнул, что он жёлтый, как лимон.
- Нет, Федя, он не доносчик. Ему нужно кольцо. Зачем? Его дело. Ему указали на тебя, как на фартового, который сворочит ему это дело. Вот он и припёрся к тебе. В назначенный день, когда ты пришлёпаешь туда со своими, он заплатит хрусты прислуге, и она согласится уйти на весь вечер, прикинуться больной или спрятаться в чулан. Ты вынесешь ему кольцо, и он исчезнет. А как уж ты будешь выбираться из этого дерьма – не его дело. На то ты и рыска – вор опытный, чтобы позаботиться о себе сам.
- Вот гнида. А с чего ты взял, что это дело – дерьмо? За каким хреном ты-то ко мне припёрся?
- Говорю: у меня с ним счёты.
- Какие такие счёты, если ты даже не знаешь, как он выглядит? – прищурился вор.
- Он, падла, хитрый. Откуда я знаю, может он вместо себя кого другого прислал с тобой договариваться. А дело это не просто дерьмовое, как ты думаешь, а ещё и мокрое, – втолковывал ему Собакин. - Этот перстень хозяин дома всегда при себе держит. Усёк? И, за здорово живёшь, он с ним не расстанется. А это значит, что или он тебя или ты его или кто-то ещё вас хлопнет на этом деле.
- Урою, гада, – потемнел пьяными глазами Рыжик.
- Нет, Федя, - мотнул головой Яша, – он мой. Я тебе за него рыжиками отстёгиваю, и ты, при своей кодле, дал слово его не трогать.
Не зная счёта времени, Ипатов лежал на вонючем лежаке, как в аду среди грешников. Красноватые блики жаровни выхватывали из темноты полубезумные обкуренные лица наркоманов и снова погружали их во мрак. На нарах всё время кто-то бормотал непонятное, вскрикивал в дурном забытьи, хрипло ругался, смеялся или плакал. Полежав с полчаса, Александр Прохорович освоился с темнотой и начал разбираться в подробностях своего удручённого положения. В притоне было два выхода: один – дальний, с дверью, откуда они пришли с Собакиным и Расписным, другой - в стене, прикрытый драным, ватным одеялом. Надо полагать, что последний вёл наверх, на улицу, судя по свежему воздуху, который приносили с собой посетители зловонного подвала. Да и публика оттуда шла прямо-таки благообразная: прилично одетое ворье и проститутки. А вот из дальней норы выползало всё больше полуголое отребье и, изрыгая проклятья, канючило покурить в долг. Сказочник отвечал отборной бранью, выталкивал их вон и грозился позвать Мордашку. Вскоре Александр Прохорович сподобился увидеть этого обитателя подземелья, когда надо было выпроводить особо расходившегося клиента.
- Святые угодники, помогите! – прошептал Ипатов, увидев вышибалу.
Это был большой, полуголый человек с пудовыми кулачищами и жутко обезображенным лицом. Похоже, что оно когда-то было жестоко изрезано бритвой. Неправильно сросшиеся края кожи образовали чудовищные фиолетовые бугры по всему лицу, если таковым можно было назвать это месиво. Он слушался Сказочника беспрекословно, а все клиенты боялись его, как огня.
«Видимо, именно этот урод и выбрасывает всех неугодных «плавать» в Яузе. Вырваться из его лап – немыслимо, - с содроганием думал Ипатов. – Должно быть, уже светает. Где же Вильям Яковлевич? Если не придёт – буду прорываться наверх через проход в стене».
От нечего делать молодой сыщик стал прислушиваться к разговорам старика. А тот вел оживлённую беседу с толстой, в три обхвата, разряженной тёткой.
- Две сотни – не меньше, – убеждал её хозяин притона.
- Что ты, милок, отравы своей обкурился, что-ли? – кудахтала толстуха. – Двадцать пять.
- Иди, посмотри на неё, а потом поговорим.
Сказочник взял горящую лучину и осветил угол подземелья. Там, недалеко от Ипатова, лежала девочка, нет девушка, с бледным, восковым лицом и спала. Тётка наклонилась и толстой лапой стала ощупывать её, как неживую.
- Ты не очень-то шарь – разбудишь, – буркнул Сказочник. – Что, хороша девка? Чистая и косточка белая. Дуриком на Нижегородском байдане взяли. Ты за неё много хрустов забьёшь. Если мы сейчас с тобой не снюхаемся, я её в заведение к Сусанне отволоку. Мне её сон здесь в копеечку влетает.
- Тощща больно, не откинулась бы, – покачала головой тётка. - Семьдесят пять.
- Значит, не договорились, – вздохнул хозяин притона и пошёл на своё место у жаровни. – Вали отсюда, хватит трепаться.
- А «рыба» не тухлая? – не унималась баба.
- Говорю тебе: она потерялась или убежала откуда-то. Растерялась одна-то, а тут её гаврики вокзальные и подхватили. Она для них только помеха, а хрустов стоит. У меня их главный постоянно ошивается. Он её приволок ко мне прошлой ночью. Отдал за дурь.
- Ладно, сто пятьдесят, – отрезала тётка. – Её ещё откачать надо да приодеть. Это тоже денег стоит.
- Ничего страшного. Поспит часов десять и можно в дело пускать, – хохотнул Сказочник. – Так и быть, по старой дружбе, бери за сто пятьдесят. Но, чтоб я её здесь завтра уже не видел.
- Не волнуйся, милок, - заверила его сводня. - Как стемнеет, я заберу девчонку.
- А задаток?
Тётка пошарила на необъятной груди и вытащила замусоленные бумажки.
- Пятьдесят. Можешь не пересчитывать.
Вдруг, из дальнего входа появился Собакин с Расписным. Сказочник моментально выхватил у тётки деньги и подтолкнул её к выходу в стене.
- Где моя краля? – просипел Клоун, засовывая кредитку за грязный душегрей старика.
Не дожидаясь зова, «краля» кубарем скатилась с лежака, метнулась к нему и припала к груди.
- Ну, будь умницей, – погладил её по кудлатому парику Яша и вздохнул. – Заждалась, девка.
Расписной заржал.
