- Ещё вопрос. Скажите, а почему два человека, здоровых, свободных, таких, как Николай Матвеевич и Лариса Аркадьевна не ищут семейного счастья вне дома или даже под одной крышей?
Зяблицкий очень медленно и членораздельно ответил:
- Лариса Аркадьевна, насколько я знаю, отвергает личную жизнь и посвящает её племяннице. А что касается Николая Матвеевича, то тут вы ошибаетесь. Его сердце очень прочно занято и возможно вскоре последует его свадьба с Надеждой Петровной Залесской. Задержка только из-за Анастасии. Арефьев – человек долга. Он не считает возможным жениться, пока не устроит судьбу племянницы.
– А как она относится к сердечной привязанности вашего друга?
- Никак. Анастасия Дмитриевна знает, что после свадьбы, по завещанию отца, с учётом процентов от капитала, вложенного в общее дело семьи Арефьевых, ей отойдёт бо;льшая часть всех денег. На сегодняшний день это около трех миллионов рублей. Она вполне может не обращать внимания на тех, от кого раньше зависела.
- Так замужество племянницы наносит материальный ущерб Николаю Матвеевичу?
- Это, должно быть, вполовину сокращает его капитал, но, уверяю вас, счастье любимой Насти для него важнее. Тем более, что денег ему остаётся предостаточно, а ведение дел по государственным заказам принадлежит Арефьеву. Я полагаю, что он быстро залатает эту брешь.
- Однако, - сказал Собакин, когда они с помощником вышли от Зяблицкого. – Я, признаться, не ожидал, что эта девушка – такая богатая невеста. Дело серьёзнее, чем я думал. Если её нет в Петербурге, а я в этом почти уверен, - дело плохо.
- Наоборот, дело проясняется, – воодушевленно заговорил молодой человек. - Арефьев сам избавился от племянницы, чтобы не делить капитал. Тем более, что он решил обзавестись своей семьей. Кто ж расстанется с такими деньжищами?
Собакин недоуменно посмотрел на Ипатова.
- Вам же Зяблицкий объяснил, что денег у Арефьева остается предостаточно. К тому же, я думаю, что не в интересах будущей четы Мелецких вынимать капитал из столь прибыльного дела.
- Чем богаче, тем жаднее, – парировал Александр Прохорович. – Мне всегда так говорил покойный папаша.
- Да? Я не смею напрочь опровергать убеждение вашего покойного батюшки, но хочу заметить, что такая патология свойственна не всем состоятельным людям.
И выждав паузу, пока Ипатов остынет от благородного возмущения в адрес всех миллионщиков, продолжал:
-Угомонитесь, мой друг. Опять у вас скороспелые выводы. Англичанин Бен Джонсон справедливо заметил, что «мнение о человеке зависит от того, с какого расстояния на него смотреть». Вот и мы с вами, чтобы составить правильное представление об участниках этого дела, будем рассматривать их по очереди с максимально близкого расстояния. Сегодняшняя встреча с доктором нам дала много полезной информации. Но, помимо этого, такое близкое расстояние позволило нам увидеть еще одну интересную вещь: Михаил Лаврентьевич прилично пьян на рабочем месте. Интересно, бывает ли он таким в гостях у Арефьевых?
- Пьян?! Да вы что? А я и не заметил, – удивился помощник.
- Ну да. Доктор сильно выпивши, несмотря на то, что поставил на подоконник открытые склянки с эфиром и ещё с какой-то дрянью, чтобы не было заметно, что от него пахнет спиртным. Надо сказать, что при этом, держится он хорошо. Если не присматриваться, то почти незаметно. Может, он - пьяница? Такое бывает не только с врачами, - подытожил Собакин. – Времени у нас маловато. Давайте-ка махнем сейчас в Страстной монастырь: аккурат попадём к концу службы.
В нежных весенних сумерках, через Святые ворота Страстного монастыря сыщики прошли в старинную двухэтажную соборную церковь, которая снаружи казалась большой, а на деле оказалась на диво маленькой и тесной. Служба только что закончилась. Игуменья, с немногочисленным окружением черноризниц, чинно проследовала из храма. Оставшиеся монашки счищали с подсвечников красные пасхальные огарки, обтирали тряпочками образа, прибирались за свечным ящиком.
- Обратите внимание, Александр Прохорович, – в полголоса сказал Собакин, указывая на церковные стены. – Здесь находятся два замечательных настенных образа: Боголюбской Божией Матери и святого Иоанна Воина. В 1778-ом году во время пожара эти иконы остались невредимыми в то время, когда собор выгорел практически весь.
«Не пойму я, верит он в Бога или нет? – думал Ипатов, семеня за своим начальником. – В сыскном говорят, что он человек тёмный, с бесами знается - они ему и помогают. А тут, подишь ты, вон как истово крестится, да к святыням прикладывается. Эдак, пожалуй, нарочно не сыграешь, да и зачем?».
Сыщики подошли и приложились к чудотворной иконе – Страстной Божией Матери и только тогда пошли на левый клирос, где, как им сказали, находился отец Феогност.
Это был невысокий, худенький и седенький священник с поразительно величавой осанкой и очень тихим напевным голосом. Дождавшись, пока архимандрит переговорит с какой-то Богом забытой древней старушонкой в тёплом, еще зимнем салопе и двух платках, сыщики подошли под благословение священника и объяснили, зачем пришли.
- Господь вас привёл! – выслушав их, воскликнул монах. – У меня душа не на месте. Я ведь сейчас, на ночь глядя, думал к Арефьевым кого-нибудь посылать. Говорите скорее, какие новости об Анастасии Дмитриевне?
- Всё то же. Известий нет. Мы ведь приступили к расследованию только сегодня. А вы что думаете о случившемся? Куда могла пропасть девушка? – спросил Собакин.
Священник вздохнул и покачал головой.
- Я пребываю в недоумении! Если у вас есть ко мне конкретные вопросы - задавайте, а то у меня мысли сбиваются. Боюсь пустым разговором вам голову заморочить, а то и важное что упустить. Только, что же мы здесь-то стоим! – спохватился отец Феогност. - Милости прошу ко мне, угоститесь, чем Бог послал. Потрапезничаем вместе. Разносолов, правда, у нас нет. Монастырь наш не архиерейский, но Господь милостями своими, нас грешных, не оставляет – это главное.
- С превеликим удовольствием, – с улыбкой ответил Собакин. – Почтём за честь.
Сыщики еле поспевали за архимандритом. Батюшка шёл не по годам быстро, по пути благословляя подбегавших к нему насельниц обители и прихожан. Обошли сестринский корпус, покои настоятельницы, трапезный храм во имя Печерских угодников и уткнулись в маленький, уже заросший весенней травкой, домик духовника монастыря. Хозяин распахнул низенькую дверь и пригласил гостей.
Пропев «Христос воскресе» и благословив выставленные для ужина кушанья, священник просил, в первую очередь, отведать монастырских «блинцов». Они были тонкие, кружевные, свернутые в треугольник и начинены до хруста зажаренным золотистым луком, морковью и грибами. На столе радовали глаз крашеные яйца, горячая рассыпчатая картошка и жаренные в сметане молодые щуки. Нос щекотал пряный запах, выставленных в изобилии, солений: тут тебе и квашеная капуста с клюквой, и огурцы с помидорами, и солёные грузди. На отдельном столике стояли кувшины с квасом и тёплым овсяным киселём. Там же для чаепития были приготовлены куличи, мёд и варенья. Степенная пожилая женщина внесла кипящий самовар и, поклонившись, молча, вышла.
- Ну вот, теперь, без помех и поговорим, – сказал отец Феогност. – Ешьте на здоровье. Это всё очень здоровая пища. Сёстры готовят её с молитвой.
- Очень вкусно. А вы, отче, давно здесь подвизаетесь? – начал разговор Собакин.
- Мой род здесь - с основания обители, с 1649-го года, когда царь Алексей Михайлович повелел привезти в Москву уже тогда почитаемый образ Страстной Богородицы из вотчины князя Бориса Лыкова, что под Нижним Новгородом. Воля царя была исполнена. И, как водится на Руси, на месте встречи чудотворной иконы был устроен монастырь. Тогда же Алексей Михайлович именным указом разрешил князю Борису, чтобы при его родовой иконе постоянно состоял кто-нибудь из лыковского рода. Тогда это был Алексий – младший сын князя. Поэтому-то и построен был при входе в обитель надвратный храм во имя Алексия – Божия человека. Так и пошло с тех пор: княжеский род бессменно определяет кого-нибудь из своих в этот монастырь служить Господу. Сейчас из Лыковых здесь я, – перекрестился архимандрит.
