люди, воспевающие ему память и чтущие его подвиги. Не случайно, наверное, святые мощи его почивают в Троицком соборе Лавры, в юго-западном притворе, на том самом месте, где была келья преподобного Сергия Радонежского. Не случайно и он зовётся Радонежским, как и все ученики Преподобного.
Когда Отечество в опасности, Господь посылает во спасение ему верных сынов. Дионисий Радонежский был послан России в лихолетье Великой Смуты. Он взял на себя ношу скорбей Отечества и нёс её по жизни, равно как нёс и крест Христов. Всю жизнь. До последнего дыхания. А ещё он всегда помнил, что имя ему - православный, и ничем не запятнал сие имя. Служение людям и служение Богу. Жизнью своей Дионисию удалось соединить в себе два этих великих служения. Ещё в Смутное время, когда был неурожайный год, спекулянты взвинтили на московских рынках цены на хлеб, и столице грозил голод. Что делает смиренный инок Сергиевой обители? Он вывозит всё до зёрнышка из лаврских житниц на московские рынки и этим сбивает цену на хлеб. Спас Москву.
Он спасал её и когда благословлял на борьбу с поляками Козьму Минина. И когда писал при свечах воззвания к народу, и когда собирал по лесным большакам и погребал достойно братьев своих и сестёр русских. Он спасал её и тогда, когда сам терпел скорби невыносимых, тяжких наветов. Потому, что если бы не выстоял, многих бы этим соблазнил. Тверской уроженец Давид Зобниновский. Преподобный Дионисий, Радонежский чудотворец. Сын Отечества и спаситель Москвы. А ещё раб Божий. Редкая жизнь вмещает в себя столько вех и столько назначений.
ПОМОЩЬ ПРИДЁТ ИЗ РОССИИ
Мороз за тридцать завис над шведской деревней Ланденпаа сизой, прозрачной дымкой. Собиралась ехать сегодня на встречу с Бенгтом Похьяненом, что живёт в пятидесяти километрах от деревни, но по такой погоде хороший хозяин и собаку не выгонит. Остаюсь дома. Конечно, расстраиваюсь, конечно, огорчаюсь.
- Включить телевизор? - предлагает хозяйка, русская женщина Анна, определившая меня к себе на постой.
- А что ещё делать? Включай...
На экране немолодой мужчина с маленькой окладистой бородкой и грустными глазами.
- Бенгт! - ахает Анна. - Надо же, Бенгт!
Да, Бенгт Похьянен. Пятьдесят километров остались сэкономленными, а знакомство состоялось. Мы перехитрили мороз. Всматриваюсь в лицо человека, о котором много слышала и ради встречи с которым приехала в этот далёкий северный край. Он что-то спокойно, неторопливо рассказывает, и среди шведских слов я с радостью улавливаю три русских - Бог, любовь, Достоевский - Бенгт Похьянен говорит о православии.
Что я знаю об этом человеке? Бывший протестантский священник, живший в благополучии, достатке, уважении и почитании, писатель, специалист по культуре, очень востребованный шведским обществом, издавший много книг, имеющий имя в литературе.
И вот, наконец, Бенгт Похьянен встретил нас на пороге своего дома, усадил поближе к камину, согрел чаю.
- Бог, любовь, Достоевский? - спрашиваю по-русски.
Бенгт смеётся.
- Я знаю ещё слово «образ», - с трудом выговаривает он русские слова.
Маленькая церковь соединена с домом широкой деревянной лестницей. Спускаюсь с неё и ощущаю подкативший к горлу комок. Наши родненькие, русские святые, «завсегдатаи» православных горниц взирают с чудных икон. Преподобный Сергий Радонежский, преподобный Серафим Саровский, Казанская Божия Матерь, «Всех скорбящих Радость». Самые почитаемые на Руси иконы вокруг. Далеко я от Руси, а всё равно - дома. Как премудро устроено Создателем: дом там, где отрада твоей душе. А уж здесь моей душе великая отрада.
Все иконы написаны женой Бенгта Моникой. Она преподаёт в школе шведский и английский, но рисовала всегда, и в той, далёкой теперь уже протестантской жизни баловалась портретами и натюрмортами, пейзажами. Они бережно развешаны по стенам большого дома. Ходила и любовалась, отдавала должное вкусу, чувству цвета, композиционной чёткости. Но вот спустилась в храм и возликовала. Мой путь по дому, из комнаты в комнату (здесь пейзаж, там портрет) всё ближе и ближе к церкви - путь самой Моники к иконе.
- С чего же началась ваша дорога к православию? - спрашиваю Бенгта.
- Моника первая
