других благодетелей ориентировал исключительно на наличные. Больная мамка обходилась ему всё дороже и дороже.
Было воскресенье. Народу на Красногорской площади перед Лаврой пруд пруди. Иностранцам люба пестрота посадского рынка с матрёшками, расписными яйцами, кружевами, деревянными игрушками. Они топчутся между рядов, прицениваются, фотографируются, радуются, как дети, экзотическим для них покупкам. Я шла через торговую площадь по своим делам и вдруг услышала крик и матерщину. Большой бородатый продавец матрёшек мощной своей лапищей хлестал по щекам худенького мальчика. Мальчик закрыл лицо руками, потом покачнулся и упал. Бородач несколько раз пнул мальчика ногой, выругался смачно и с удовольствием занял привычное место среди жизнерадостных глуповатых матрёшек. Рустик! Я бросилась к мальчику.
- Ваш? - грозно спросил матрёшечник. - Стащить хотел товар, хитростью взял - «Дяденька, покажи», - а сам незаметно с прилавка. - И ещё раз грозно спросил:
-Ваш?
- Какая разница? - огрызнулась я. - Вот только кто позволил вам распускать руки?
Мы быстро ушли с торговой площади. Под одинокой берёзой у голубиной кормушки перевели дух. Рустик смотрел на меня весело, его чёрные живые глазёнки озорно посверкивали.
- Ну, дал он мне... А мне его матрёшки без надобности. У меня вот... - он раскрыл ладонь. На ней лежала небольшая изящная брошка. На чёрном фоне белый профиль мадонны в лёгком, будто кружевном обрамлении.
- Мамке взял. У неё день рождения, а к матрёшкам я нарочно подошёл, отвлёк того, с брошками...
Что я могла сказать ему? Что воровать грех и что чужое берут только совсем опустившиеся люди? Он всё знает лучше меня. Конечно, попытку сделала:
- Давай отдадим. Хочешь, я сама отнесу?
- А мамка без брошки? У неё день рождения! Нет, - Рустик мотнул вихрастой головой так твёрдо, что я отступилась.
А через три дня, говорят, он опять барабанил ночью в монастырские ворота. Плакал, просился пожить. Его, конечно, пустили. Опять обрядили в длинный подрясник, и он стал вытирать клеёнку на столах в рабочей столовой. А брошка? Не пошла впрок ворованная бижутерия. Брошку с мадонной хотела мамка продать, а её никто не покупал, и мамка, не протрезвевшая после вчерашнего, растоптала её в злобе своими тяжёлыми ботинками. Рустик бросился спасать брошку, но мамка отдавила ему ногой палец.
- Видите, опух? Больно...
И опять никакой обиды. И опять я смотрела на маленького несчастного человечка с удивлением. Я завидовала его беззлобному сердцу, его такой жертвенной, такой редкой любви.
А потом мамку лишили родительских прав, и, по договорённости с городскими властями, Лавра решила отправить мальчика-побирушку в вологодское село, где создана православная община и где живут такие же, как Рустик, неприкаянные дети. Там их учат считать и молиться, писать и катать свечи, читать и не держать на людей зла. Многому научат там Рустика, а не держать зла он и так умеет.
Он долго не соглашался ехать, всё горевал о болящей мамке, которая без него пропадёт. Опытный батюшка потихонечку подготовил Рустика к отъезду:
- Ты должен помогать маме не копейками на водку, а молитвой. Вот выучишься, может, Бог даст, семинарию закончишь, возьмёшь её к себе, а пока ей лечиться надо. Сам говоришь, болеет...
Уехал Рустик. А мамка ищет его теперь повсюду, потому что совсем стало невмоготу без сыновних «гонораров». Говорят, приходила в Лавру скандалить. Говорят, очень страшная, почти чёрная, с ногами в болячках, пропахшая мочой, в рваных калошах на босу ногу. Хорошо, я не встретилась с ней. Не смогла бы, наверное, пройти мимо и не бросить ей в лицо резкую и обидную правду. Рустик мог. Он мог любить её, добывать пропитание, промышлять ей среди торговых рядов брошку с мадонной ко дню рождения, мог одаривать её любовью, сочувствием и - жалостью. Рустик, любящий свою мамку. Маленький побирушка с чутким сердцем преданного сына.
Разглядит ли она когда-нибудь, хоть с похмелья, какой великой любовью одарил её Господь? Ужаснётся ли её сердце в страшном прозрении? Никто не знает этого. И никто не знает, где Рустик. Батюшка благословил молчать, чтобы не узнала мать, не поехала, не стала умолять сына вернуться. Он не выдержит, он бросится ей на помощь, опять станет мыть машины за гречку и просить денежку на материнский пропой.
Фантазёр Рустик. Слишком сера и неприглядна была его жизнь, вот и разрисовал её красками поярче. Мамка артистка, поёт, самого его окрестила, а он хулиганил, батюшку
