— Еще бы! За него Шаону оккупируют бандиты разлюбезного дружка, Самиева… Гешефты ведь вместе проворачивают!
— И все же, формирования Самиева — внутреннее дело Шаоны. Народ сам разберется…
— Жди! — отмахнулся генерал. — Пока народ разберется — Самиев тебе голову свернет.
— Но существуют, Роман Ильич, цивилизованные нормы, — повернулся премьер. — Нормы отношений между государствами! Их надо хотя бы внешне соблюдать. Может быть, Россия не считает нас государством?
— Нормы соблюдать необходимо, — согласился Федосеев. — Мы-то их и соблюдаем: помогаем союзнику, то есть, тебе, избавиться от пятой колонны. Или ты думал, что великая держава испугается Самиева, этого мешка с дерьмом?
— Мне придется уйти в отставку, — глухо сказал премьер. — Республика ждала переговоров с Россией, надеялась на помощь братьев. Спасибо, помогли!
— Не пожалеешь потом, премьер? — спросил генерал. — В отставку уйти несложно, Каримушка. И тебе, и мне. Сдал печать — и вся недолга. Однако сейчас ты вождь нации, а после отставки — ноль без палочки. Тебе Самиев лично горло вырвет. Уж лучше тогда не в отставку, а в горы, к партизанам. Ты что-то сказал?
— Хороший ситуационный анализ, Роман Ильич… Вы очень точно сформулировали последствия моей отставки.
— А чего там, и компьютера не надо, — согласился генерал. — Прошу, как старого друга, никакой отставки! На этот счет генерал Кулик указания получил. Всемерно тебя поддержит. И ты будешь премьером. Даже мертвым. По своим обязательствам настоящий мужчина должен платить, Карим.
— Это угроза, Роман Ильич?
— Считай, что пожелания моего руководства, — отрубил Федосеев. — Таким образом.
Премьер уселся за свой стол, бесцельно полистал бумаги, потом нажал звонок.
— Проводи гостей, — сказал он гвардейцу в дверях. — Господа отбывают.
Они вышли на улицу, в горячий полдень, пропитанный выхлопами БМП и ароматом роз, которые, невзирая на войну, цвели себе в небольшом скверике перед Советом Министров. Сутулый старик в выгоревшем бешмете и горской шапочке обрезал с кустов засохшие побеги. Между клумбами он уже начертил мотыгой поливные бороздки и приготовил два ведра воды.
— С ума сошел, — пробормотал Федосеев. — В городе воды нет, а он розы поливает.
Старик, видно, догадался, что речь идет о цветах:
— Хороший сорт, уважаемый. Жалко…
— А какой это сорт? — спросил генерал.
— Ди Вельт. Издалека привозили.
И старик снова склонился над кустами крупных, оранжево-красных, цветов.
У сквера затормозил пятнистый уазик, подбежал молоденький капитан, картинно козырнул:
— Прибыл в ваше распоряжение, товарищ генерал-лейтенант! Вертолет ждет.
— А не опасно — на вертолете? — спросил Федосеев.
— Не опасно, товарищ генерал-лейтенант! — заулыбался капитан. — Воздух теперь наш.
— Слава Богу, — сказал Федосеев и уже в машине спросил Седлецкого — Как там дед цветы называл?
— Ди Вельт, — ответил Седлецкий. — По-немецки, значит, мир…
— Скажи ты!
Они поехали по городу, похожему на заброшенную археологическую площадку с разрушенными раскопками. Кроме военных грузовиков в пятнах камуфляжа, по разбитым и засыпанным щебнем улицам не двигалось больше ничего. Седлецкий знал, что в этом городе уже не имели цены ни работа, ни деньги. Валютой стала мука. Стакан муки — обойма. Жизнь человеческая, таким образом, оценивалась в горсть муки.
В одном месте пришлось затормозить: улицу перегораживала труповозка — старый грузовик с откинутыми бортами. Из-под грязного солдатского одеяла выглядывали желтые неподвижные пятки. Отряд спасателей разбирал завалы дома — вчера по городу с какого-то одичавшего штурмовика, как сказали Седлецкому, произвели ракетный залп по жилым кварталам. Похоже, это был СУ-25. Его пытались достать «Стрелой», но опоздали. «Сухари», между прочим, базируются неподалеку, за Большим хребтом, на аэродроме одной из частей Отдельной армии… Неужели Ткачев перед приездом в Шаону послал городу привет?
Куски рухнувших стен поднимали домкратами. Два бородатых ополченца заталкивали в полиэтиленовый мешок труп подростка. Сержант за рулем уазика посигналил, только ни водитель труповозки, ни спасатели даже не оглянулись.
— Не надо, — тронул водителя за плечо Федосеев. — Нам спешить некуда.
Грузовик, наконец, освободил проезд, и уазик, подскакивая на обломках, тронулся дальше.
— Дети-то при чем, господи, дети… — чуть слышно пробормотал генерал.
Во всем городе, кажется, не осталось ни одного дома, не тронутого снарядом или огнем. Лишь на окраине, в старой части столицы, все так же поднимались к небу нерушимые стены древней цитадели из окаменевшего сырца и речных обкатанных камней. Крохотные глазки бойниц на сторожевых башнях равнодушно смотрели вниз, на руины нового города.
Неподалеку от цитадели мерно месил винтами воздух «крокодил». Резкий ветер шевелил короткий чубчик генерал-майора Кулика. Федосеев потолкал Кулика в бок и вздохнул:
— Смотри, Саня… Я на тебя надеюсь. Будут проблемы — немедленно докладывай.
— Какие проблемы, Роман Ильич! — гаркнул Кулик, перекрывая шум винтов.
— Не надо, — поморщился Федосеев. — Не хвались, идучи на рать…
Взлетели. Город внизу опрокинулся, потонул в голубоватой дымке, милосердно скрывшей шрамы и ожоги. А потом Шаона исчезла за рыжими холмами. Еще несколько минут стремительного гула — и они сели на аэродроме, неподалеку от белого «ЯКа».
— Будем прощаться, Роман Ильич? — спросил Седлецкий. — Извините, если что не так…
— Остаетесь, значит? — покивал генерал.
— Остаюсь. Привет Москве!
Генерал не спешил выходить из вертолета, хотя молодой капитан успел выбросить трап и руку предупредительно протянуть. Лицо Федосеева, чуть тронутое седой щетиной, поблескивавшей на солнце, казалось, постарело, пока они добирались до аэродрома.
— Зачем это вам, Алексей Дмитриевич? — спросил генерал тихо. — Вы же умный человек, ученый…
— Работа такая, — сразу понял вопрос Седлецкий. — Такая служба, Роман Ильич.
— Не завидую, — сказал Федосеев. — Грязная у вас работа, уж не обессудьте. Я понимаю… и это нужно. Но вам-то зачем?
Генерал, не прощаясь, грузно спустился по лесенке. Седлецкий загадал: если Федосеев оглянется, то все будет нормально. Однако генерал шел по горячей бетонке, не оглядываясь. Капитан тащил за Федосеевым желтый саквояж. Уже поднялись по трапу, уже скрылись в самолете… Вскоре показался капитан и сбежал на бетон.
— Летим, — сказал Седлецкий вертолетчику. — Шампанского не будет.
…Лопатин, кажется, так и не выходил из кабинета со вчерашней ночи, когда дивизия пережила налет партизан. Он поднял взгляд на Седлецкого и криво улыбнулся:
— Ага… Будем дальше сотрудничать, Алексей Дмитриевич.
— Будем, — кивнул Седлецкий. — Карты подготовили? Отлично. Давайте посмотрим, где удобнее пускать в дело ваших ребят после бомбежки… Приказ получили?
— Получил, — сказал Лопатин, осторожно переставляя на столе стакан с карандашами. — Его подписал генерал-лейтенант Ткачев. Приказ, говорю, есть приказ… Но вопросы остаются! Вы ведь в Афгане работали, Алексей Дмитриевич? Ну, вот… Я там, правда, не был, но некоторые наши офицеры… сподобились. Рассказывали кое-что. В общем, не кажется ли вам, что все это уже было?
— Вполне допускаю, — неохотно сказал Седлецкий. — Ничего нового, заметьте, в мире не происходит.
