– Вот только про кровь мне тут не надо. Я ей цену знаю, – хмуро ответил Солодкин сквозь зубы.
– И тебя даже не оправдывает, что ты себе в убыток сфальшивил, – не слыша ответа недавнего соперника в игре, процедил Большой Маст. – Неважно, какой цели ты добивался. Важно, что ты пытался косячить в игре. А передергивать со своими – это все равно что крысятничать. Брать у своих же.
– Ловко ты во мне крысу увидел, Мастодонт, – отозвался Солод, – то-то много я у тебя открысятничал: все бабло назад слил. И про кровь воровскую мне тоже не надо. На моих глазах она лилась не меньше, чем на твоих, уж точно, и ей я цену тоже знаю, – повторил Солод.
– Зря ты так, – напрягся Саня Кедр. – Тебе люди добра хотят. Хотят, чтобы ты повинился, рассчитался за косяк. А ты буром прешь, нарываешься. На черта оно тебе?
– Это как же я должен рассчитаться?
– А это уж не мне, а правилке решать, – злобно сказал Мастодонт. – Или ты думаешь, что у нас тут шутки? Ну-ка, Гавана, пощекочи его.
– Я те щас пощекочу! – гаркнул Солод, и гибкий, стремительный Гавана отлетел от него, как извивающийся угорь. – Я таких, как ты, на фронте хорошо пощекотал, особенно кто за власовцев воевал!
И вот тут стало тихо.
Большой Маст сощурил свои и без того маленькие глазки и произнес:
– Ты что – воевал?
Солодкин, которому не было никакого смысла искажать смысл уже сказанного, увиливать и запираться, ответил:
– Да. Воевал.
– Брал в руки оружие за эту сучью власть? Ты че? Знаешь, кто ты после этого? Ты даже не порченый фраер. Ты даже не олень. Ты – сука!
– Это почему же я сука? – глухо выговорил Солодкин.
– Форму с погонами ихнюю ты носил? Носил. Оружие, ими выданное, в руки брал? Брал. Стрелял. А было бы нужно, ты и на воров пошел бы конвоем или кровавой управой? Если бы сказали на этап гнать блатных – подчинился бы приказу, погнал бы? Ты ж в погонах, стало быть, обязан подчиняться уставу? Обязан!
Солодкин еще пытался решить вопрос мирно. Он стиснул зубы и наконец произнес:
– Почти вся армия маршала Рокоссовского состояла из таких же, как я, – мотавших срок и досрочно освобожденных для мобилизации на фронт. Да что солдаты, сам маршал, говорят, на фронт пошел из ГУЛАГа. Мы воевали против немцев. А вы видели, что они творили? Вы видели, что они сделали с оккупированными землями? У вас у многих есть родня на Украине, в Белоруссии, в Подмосковье, а еще – где-нибудь под Курском или Смоленском, – тихо продолжал Солод. – И что же, за то, что я отомстил за убитых, за замученных, за сожженных, расстрелянных – я выхожу ссученным, что ли?
– А по какому закону ты мстил? По какому закону ты воевал? По воинскому уставу, утвержденному Советской властью. Ну, так если тебе с ней по пути – и живи по их, советским законам. А у нас свои, блатные. И ни один блатной не станет делать что-то в интересах государства, – холодно, обстоятельно и практически без вкрапления жаргона пояснил Большой Маст. – Не в ту масть ты попал, дружок. Если идейный – ступай к оленям. А вот за то, что ты тут при людях блатыкался, плутовал, косячил, строил из себя вора и играл с вором как вор, – мы тебя накажем.
И огромная рука Большого Маста выстрелила со стремительностью, какую трудно было заподозрить в этой здоровенной конечности – и пальцы вора сжались на горле Солодкина.
Единственное, что мог противопоставить Солод Мастодонту – это свою ловкость, свою смекалку, свои боевые навыки. Но сейчас, когда колоссальная сила смяла его горло и по капле, как воду из губки, выдавливала жизнь, Солод оказался бессилен. У него вылезли на лоб глаза, на лбу вздулись мучительные синие жилы. Воры молча наблюдали, как на их глазах убивают человека. Собственно, не в первый раз они видели подобное. И тут Саня Кедр сделал один предостерегающий жест, другой… Однако его не послушали: Лед, отстранив старающегося всячески отсоветовать его вмешательство в дело, широко шагнул на Мастодонта и коротенько, почти без замаха, ударил того тыльной стороной ладони в висок. Со стороны это выглядело довольно невинно – словно один приятель легонько, по-дружески, подтолкнул другого – однако огромный Мастодонт вздрогнул всем телом, разжал руки на горле Солода и стал валиться на бок. И упал бы, не подхвати его тот же Кедр и расторопный Гавана.
Вот тут тишина стала поистине гробовой.
Медленно поднимался на ноги с помощью все тех же Сани Кедра и Гаваны Большой Маст, сопел, багровел, сжимал кулаки…
– Ты чего? – прохрипел он. – Ты чего, Лед, обурел, что ли? Попутал? За суку впрягся?
– Он не сука. О том, ссучился человек или нет, решает правилка, а не один вор. Ты все решил за всех, – ответил Лед. – Это не по закону.
– А ты про какой закон сейчас говоришь? Или, может, хочешь на его закон перейти? – Взбешенный Большой Маст мотнул тяжелой головой и тяжело, по-бычьи, глянул исподлобья. – А то ты у меня быстро поцелуешь железо и станешь сам… как он…
– Ты чего, окстись, Маст, Лед – правильный вор, чего ты на него буром-то прешь? – быстро шепнул ему Саня Кедр. Но тот уже сорвался, зарвался и не желал слушать совершенно:
– Ты что же это… из-за ссученного поднимаешь руку на своего?.. Не боишься зашквариться, Лед?
– Зашквариться можно на параше или с опущем бархатным, – быстро ответил Илья. – Надеюсь, ты не имеешь отношения ни к тому, ни к другому, уважаемый.
Вот это был откровенный вызов. Не все поняли, что же подвигло Льда сказать такие слова самому Мастодонту.
Большой Маст протянул руку ладонью вверх, и Саня Кедр вложил в нее ножи.
– Выходи, – кивнул Мастодонт бледному Каледину. – Сочтемся…
Часть IV. БИТВА С БУДУЩИМ
Когда мы были молодыми, яростными и порой носили другие имена… – холодно повторил Каледин.
– Ну отчего же, – вступил в разговор Борис Леонидович, – я сохранил свое имя в неизменности. И документ имеется. Вот, пожалуйста: Вишневецкий Борис Леонидович, русский, 1894 года рождения…
– Да уж, вы не меняетесь. Все тот же вечно молодой учитель истории. Нестареющая мумия нашей юности, – усмехнулся Каледин. – Хотя теперь речь не о юности. Правда, печально, что приходится все больше бороться с призраками родом как раз оттуда.
– Да ты сам призрак, Илья, – сказал Вишневецкий, – номинально ты мертв. Сгорел, застрелен, замучен. Да вот и твой убийца стоит, – кивнул он на Снежина, который, щуря и без того узкие глаза, рассматривал на свет бокал с вином. – Типичный такой убийца. А главное – настоящий.
– Конечно, настоящий, – сказал Снежин. – Иначе не вернулся бы с войны. Илья, – повернулся он ко Льду, – а теперь все-таки, наверно, объясни нам, что к чему. А то во всей этой истории фигурирует куда больше трупов, чем ясных мест.
– Ну, трупы… Без них – никак. В конце концов, большую часть накидали не мы. А те, что сгорели там, на серпантине, давно уже нарывались. Сережа-мордвин думал, что держит меня в руках: он увидел меня в Калуге вместе с майором Санаевым, а потом как-то узнал, что мы вместе воевали… что Санаев, тогда еще в звании капитана, получил в свое командование штрафную часть, где был я, где был покойный Саша
