Жиган по кличке Лед

– Да как тебе сказать, Ростислав… По крайней мере, у меня есть все основания сожалеть, что он умер так скоропостижно. Не повидавшись со мной, – произнес заместитель министра Госконтроля СССР, человек, который в принципе не должен интересоваться отдельными людьми вне его системы. – Это был отличный враг.

Последняя фраза, в особенности тот тон, каким она была произнесена, заставила Ростислава Ростиславовича Розова издать коротенький гортанный звук и, налив себе коньяку, промочить пересохшее горло.

5

Лаша Гогоберидзе вертел в руках колоду карт. Однажды отказавшись от промысла каталы, он унимал неизбывный зуд в пальцах очень простым способом: обыгрывал в карты собственного двоюродного брата Реваза, помогавшего ему по кухне, а иногда и жену – хотя последнюю привлекали в компанию очень редко. Ну, во-первых – баба, а во-вторых, Лаша иногда подозревал, что шустрая Нина обращается с этими опасными кусочками картона едва ли не виртуознее, чем он сам.

В тот самый момент, когда он все-таки решил предложить Ревазу сыграть на то, кто будет мариновать мясо в котле, в харчевню вошли четверо. Сначала Гогоберидзе подумал, что это очередная комиссия, проверяющая заведение Лаши на соответствие нормам советского общепита, но тотчас же узнал в человеке с резкими чертами лица Джебраила Гатагова – Гавану – и проговорил:

– Гамарджоба! Какими судьбами, дорогой? Последний раз виделись, если не ошибаюсь… в Гурзуфе?

– И тебе здравствовать. Как, стало быть, жизнь? Как торговля? – угрюмо спросил тот. – А то ты мне доставал, помнится, отличные контрабандные сигары.

– Какая контрабанда? Какие сигары? Давно уже от этого дела отошел. Тебе ли не знать. Но если хочешь, могу по старой дружбе предложить, – лукаво проговорил Гогоберидзе.

– Дружба твоя, раз так, для другого бы мне сгодилась. – Гавана снял с головы кепку и аккуратно выбил ее о колено. – Слышали мы, что любят у тебя хорошие люди посидеть. Вот в пятницу, говорят, Лед сидел, которого потом на серпантине погасили… Было дело? По глазам вижу, что врать не хочешь и не будешь. Ну так какие промеж нас секреты?

Лаша Гогоберидзе положил карты на стол. На его массивном лице появилось плохо скрываемое выражение досады и нетерпения.

– У меня много посетителей, – ответил он. – Всем рад. И нечего мне скрывать. Если человек спрашивает, отчего ж ему не ответить. Тем более не вы первые спрашиваете. Наведывались тут и до вас.

– Угро?

– Да, оттуда. Любезные такие, э! Я думал, что меня сразу мордой в брусчатку за старые-то мои заслуги. Ан нет.

– Чего ты нам тут стрекочешь? – вмешался один из бывших с Гаваной громил, которого среди своих называли Погребом. – Дай мне его, я быстро освежую. А то он нам тут прогоняет! Я себе давно клал зарубку, чтобы его, носорога, прижать!

– Остынь, Погреб, – отмахнулся Гавана. – Не лезь. Ну так что, Лаша? Если запамятовал, о ком я, то вот тебе – срисуй, – он протянул грузину фотокарточку, на которой красовался хмурый Лед в криво заломленной набок шапке-ушанке. – Ну? Ты же всех наперечет помнишь, не дуркуй.

– И не думал даже… Был он у меня, – Лаша мельком взглянул на фото, – был, и не один – с товарищами. Могу описать, если надо. Один толстый…

– Этот?

Фотокарточки в пальцах Гаваны сменились с быстротой, достойной карт в руках самого… э-э Лаши Гогоберидзе.

– Этот. С ним еще двое. Первый – здоровый, краснорожий… э-э, с зубами через один. Чачу пил все больше. Я, говорит, мордвин.

– Понятно. Ну, а второй?

– Он, кажется, попозже подошел. Длинный такой, на аиста похож. Посидели. А потом машина за ними пришла. Серый «Опель», да. Номеров не помню, если тебе это нужно, уважаемый. Да, тот самый, который сгорел, наверно. Вся Ялта уже знает.

– Если бы только Ялта, – пробормотал Гатагов. – Э-ээ…

– Ясна поляна, они это и были, – буркнул Погреб. – А хобот я этому барыге все равно открутил бы. Борзый.

Гавана задал еще несколько наводящих вопросов, но его чутье опытного вора подсказывало ему, что Лаша Гогоберидзе говорит чистую правду, что он и не думает выкручиваться, изворачиваться, лгать, ему попросту не с руки играть в молчанку. Однако что-то было не так, что-то ускользало, хотя лежало на поверхности и было одним из ключиков к решению загадки… Все совпадало, описания всех троих бывших со Льдом людей соответствовали внешности тех, кто погиб там, в «Опеле» на серпантине. Толстый – Сава; краснорожий с редкими зубами, к тому же заявляющий, что он мордвин – понятно, Сережа-мордвин и есть; Худой – водитель Славик, который…

Гавана пробормотал себе под нос невнятное ругательство. Ну, конечно! Водитель. Лед и трое с ним сидели в заведении Гогоберидзе, когда за ними заехал «Опель». А стало быть, в нем уже был водитель… И худой – не Славик вовсе. А… кто?

– Длинный, тот, что на аиста смахивал… Какой он из себя? Давай, кацо, я ж по-доброму спрашиваю.

– А никакой он! Длинный, серый, в пиджаке, хоть и жарко было. Глазки бегали. А так – по виду – ничего особенного сказать не могу. Только вот кажется мне, что он не из блатных. Фраер мутный, – весомо высказался Гогоберидзе. – Хотя мне, конечно, все едино, лишь бы покушали с удовольствием да расплатились аккуратненько.

– Если увидишь того мутного фраера – узнаешь его?

– Отчего ж не узнать? Подгонишь – срисую, – окончательно перешел на доверительную манеру общения Гогоберидзе. – Мне, уважаемый, прятаться не от кого. И скажи своему молодцу, чтобы он на меня глазами так не сверкал, – выразительно глянул он на насупленного Погреба, – а то ведь и огорчить могут до невозможности. Не я – люди.

6

Следователь Розов ждал своего человека в условленном месте. Это была очень важная встреча, однако мысли у Ростислава были не о ней: из головы не выходил разговор с высокопоставленным тестем. Насколько Розов успел изучить товарища Лагина, Семен Андреевич был человеком сдержанным, скупым на слова и эмоции, а главное – чрезвычайно неохотно шел на откровенность. А уж чтобы прямо указать на то, что какой-то вор сыграл значительную роль в его прошлом, – это было нечто из ряда вон выходящее. Розов подумал, что всплеск отцовских чувств в товарище Лагине по срокам странно совпал с громким убийством на серпантине, по поводу чего уже успели позвонить из Москвы. Правда, начальство Розова убедительно заверило москвичей, что они справятся собственными силами и никакого оперативного усиления из столицы им не нужно.

Ростислав знал, что преступлений, подобных этому, в Крыму не было с 1947 года. Тогда в первые послевоенные годы у населения изъяли огромное количество разошедшегося по рукам оружия. Были случаи изъятия даже противотанковых ружей и противотанковых мин, а в одном из сел у местной жительницы