отобрали немецкий бронетранспортер: его она заботливо хранила в сарае на случай возобновления военных действий. Много оружия было изъято у крымских татар, которых переселили за массовое пособничество врагу во время войны. Сейчас ситуация в Крыму была спокойной и стабильной, полагал Розов. С большой долей уверенности можно было утверждать: убийство Льда и его людей, обставленное так, чтобы о нем говорило как можно больше людей, совершили гастролеры. То есть неместные. Мастодонт и Джага, решающие вопросы в воровской среде здесь, в Крыму, – не враги себе, убивать авторитетного московского вора на своей земле – глупость.
«И все-таки, – размышлял Розов, – почему Лагин вдруг заинтересовался этим делом? Где он вообще мог пересекаться со Льдом? Мало информации. Нужно подождать. А вот и человек, с кем назначена встреча…»
От пирамидального тополя, тонувшего в предночном сумраке, отделилась фигура сутулого, коротко стриженного человека с папироской в руке. Некоторое время он, стоя боком, присматривался к Розову, потом бухнулся на скамейку рядом с ним и выговорил:
– Ну?
– Ну – это я тебе скажу. Что нового? Было?..
– Да, было. Сходняк постановил закрепить Гавану.
– Гатагова?
– Его самого. Меня прокатили: Гавана сказал, что трупов накидаю. Все-таки моего братуху убили, – отозвался Сулима, брат Сережи-мордвина, и его глубоко посаженные, обведенные жирными тенями глаза вспыхнули в тусклом лунном свете.
– Нет, с трупами ты поостерегись, – саркастично отозвался Розов. – Сдается мне, и без того немало дел наворочают.
– Мастодонт большой крови не желает. Он хочет тишком, да по-быстрому. А уж если сам замазан…
Розов повел плечами:
– Ой, боюсь, не получится тишком. Слишком много людей в курсе.
– Это уж точно. Могли бы ведь загасить по-тихому, мало ли в горах укромных мест, где никогда не найдут? Так нет же, нужно было валить так, чтобы кипеж на весь Крым был. Да что там Крым – бабахнуло на пол-Союза. В Москве чинари, поди, грызню затеяли, не говоря уж о наших… – выговорил Сулима.
– Это точно, – кивнул Розов и снова вспомнил тестя, его напряженные металлические интонации в голосе. Сощуренные внимательные глаза. – Ты вот что, Сулима… Ты чего-то недоговариваешь. Я ж тебя давно знаю. Папироска в пальцах прыгает… Оно понятно, брата убили, но…
– Да прав ты, начальник! – подался к собеседнику блатной. – Тут такое дело… Мастодонт не сказал, но на сходняке потом меж себя шептались: не один Лед ушел, и общак с ним. Лед был держателем общака…
– Чьего? – резко подался вперед Розов.
– Много от меня ты хочешь, начальник. У нас так часто бывает, что и не знаем, кто именно общак держит, – отметил тощий Сулима. – Базлали, что Лед всегда носил на руке перстень, а перстенек тот как раз и был из общаковского актива – ну, вроде «маячка» для посвященных, что, дескать, это Лед за общий котел отвечает. Тот перстенек на руке у него и был, когда нашли их.
– Что, перстень – главный опознавательный знак? – усмехнулся Ростислав. – По нему уверились, что именно Лед в машине был? А то ведь с одной руки на другую перстенек перекинуть – не велика премудрость, верно?
– Да ну… – уклончиво выговорил Сулима. – Да много там было всего… примечательного. И перстень, и по зубам глянули, по наколочкам уцелевшим… Рука у него была в одном месте переломана – это тоже было.
– Рука?
Сулима крякнул.
– Да… левое запястье, – нехотя сказал он.
– Значит, он? – нажимал Розов.
– А ты что, не веришь, начальник? Хотя у тебя работа такая – никому не верить. Ты ж – барбос. Ну- ну, не зыркай. У нас, правда, тоже: не верь, не бойся, не… Ну, да ты знаешь. Ты у нас все знаешь… Лед, конечно. Он это был. А из-за общака теперь многие в большой печали. Не одна башка заболит, не одну снесут. Там не руки ломать будут, не запястья – а головы полетя-ат… Ладно, я все сказал, – встряхнулся блатной. – Если что нужно будет, не ищи, а подай весть, я сам всплыву. Сейчас будут большие разборы… Под раздачу может попасть кто угодно; да что я – даже Большой Маст, он сейчас не у всех воров в фаворе, а нынешние замутки кого угодно могут из авторитета выбить… – пробормотал Сулима, и только сейчас следователь Розов понял, что вор сильно пьян. – Светиться нет резона, – добавил Сулима и сплюнул себе на штанину.
– Как будто в более спокойное время тебя за работу на органы не поставили бы на перо, – сказал Розов, вставая. – Ну, я понял. Бывай. Не пей больше. Хотя кому я говорю…
– А ты, чтоб учить, подстрелил бы мне пару «вошек» на убогость, – буркнул Сулима.
– Чего?
– Я говорю: пару десяток дал бы мне… здоровье поправить. А то… всем нам жить осталось – самую малость.
– Проспись! Хотя ладно… вот тебе.
Две купюры перекочевали в потный кулак Сулимы. Следователь Розов давно уже ушел, растаял в наваливающемся на землю влажном сумраке, а шатающийся Сулима все еще стоял, сминая пальцами деньги, и бормотал:
– Да… Началось. Неспроста… Вот и брат покойный мне говорил: подожди, скоро начнется… Даже лед расплавится…
7.
Вор в законе Мастодонт, он же Большой Маст, был пьян. С ним это случалось крайне редко, но сейчас был хороший повод крепко выпить. Похороны Льда прошли скромно, и даже не в Ялте. Большой Маст прилично выпил на них, продолжил уже по возвращении и вот теперь никак не мог разобраться, радоваться ему или печалиться по поводу смерти Льда. И вот эта неопределенность нагоняла на гражданина Мастриди еще большее желание залить в глотку очередную дозу «керосина» и отойти на боковую, чтобы не забивать голову проклятыми вопросами. Конечно, он прекрасно отдавал себе отчет в том, что рано или поздно ответить придется. И на вопросы, всплывающие прямо сейчас, в момент этих не совсем твердых и трезвых размышлений… а быть может, придется ответить и за что похуже. В конце концов, кем бы ни являлся Лед, сколь бы ни был он в авторитете (и куда поавторитетнее найдутся), но вместе с ним ушли не только те трое, о которых можно и позабыть, – вместе с ним ушел общак! А о том, что составляло ядро общака, Маст никогда не забывал. Искать и вернуть придется. Мастодонт сжал кулаки и толкнул в бок посапывающего рядом на диване Ваню Бахчу, но тот уже был пьян и даже не пошевелился.
Большой Маст налил себе еще и выпил в одиночку. Нельзя сказать, что у него было много оснований печалиться о смерти Льда. Были у них и терки; были и ситуации, когда окружение Мастодонта и Льда думало о том, что непременно прольется кровь. Так было на пароходе, на котором этапировали их в Севлаг уже после войны, так было и в Тайшетлаге… Большой Маст прекрасно помнил ту самую – единственную – драку, которая прошла между двумя ворами четыре года назад. Мастодонт объявил Льду о том, что тот еще обязательно поцелует нож и с того момента, как его губы коснутся железа, примет новый, неворовской, закон и станет ссученным. Огромный и грузный Мастодонт при всей своей комплекции был очень ловким в обращении с ножом и в кулачной драке, казалось, должен был быстро смять высокого, жилистого Льда, уступающего Большому Масту в весе никак не меньше полуцентнера. Ничуть не бывало! Сначала Лед с легкостью уклонился от выпада Вани Бахчи, который уже тогда числился в близких у Мастодонта, и
