два человека, больше не нужно. Чего же нам базар устраивать?
– Тоже верно, – охотно согласился Владлен. – Так и поступим. Когда мне вас ждать?
– От меня к вам ехать минут сорок, так что буду где-то через час.
– Договорились.
Едва Таранников отключил телефон, как в дверь коротко позвонили. Глянув в глазок, он увидел Упыря с Кентом, стоящих с унылыми физиономиями: то ли еще не проснулись, то ли полагали, что в квартире их ожидает плаха. В последнее время минорный тандем вызывал в нем немалое раздражение, но Алексей Павлович старался держать эмоции на контроле, понимая, что в ближайшее время иной рабочей силы не предвидится.
Открыв дверь, он поднял заготовленную сумку и вышел навстречу.
– Все, отправляемся! Едем на Аграрную, сделка состоится там. – Строго посмотрев на Упыря, спросил: – Не забыл, что должен делать?
Тот скривил губы, изобразив нечто похожее на улыбку, и бодро ответил:
– Не забыл. Сделаю все, что нужно. Как только вы подадите мне сигнал, я тотчас поменяю деньги на «куклу».
– Все верно, – кивнул Таранников. – Сумка с «куклой» при тебе?
– Да, она в машине.
– Превосходно! – сказал Алексей Павлович и сбежал по лестнице.
Глава 27
1797 год. Италия. Смерть капеллана
Настроив подзорную трубу, отец Маттео глянул на ровные ряды французских пехотинцев. Немного в стороне, на пригорке под широким навесом, спасающим от палящего солнца, он рассмотрел пестрые мундиры генералитета. Среди множества лиц епископ сумел даже разглядеть главнокомандующего армией Наполеона Бонапарта, сидевшего на плетеном стуле. «Стало быть, вот такую личину имеет Антихрист, осмелившийся двинуть войска на Папскую область».
Для больших дел корсиканец был вызывающе молод, не более тридцати лет. Сухощавый, с резкими нервными движениями. Широко расставленные крупные глаза и тяжеловатый волевой подбородок делали его лицо выразительным. Бонапарта можно было бы назвать даже привлекательным, если бы не большой нос, производивший зловещее впечатление.
На переднем плане с пиками в руках гарцевал отряд уланов. Немного позади, выстроившись в боевой порядок, терпеливо дожидалась приказа пехота. Французы готовились к бою. Дни сражений в войсках Наполеона рассматривались как большой праздник, а потому армия одевалась в парадные мундиры. От обилия цветов просто рябило в глазах. На киверах и шапках густым лесом развевались султаны.
Вот один из офицеров – высокий горбоносый брюнет в черном однобортном фраке, в белых кюлотах, укороченных до колен штанах, и такого же цвета чулках с черными туфлями – стремительным шагом подошел к Наполеону и что-то быстро ему зашептал. Чем-то неуловимым подошедший офицер напоминал ему важного ворона, расхаживающего по распаханной пашне. Наполеон коротко ответил, и офицер тотчас побежал к полкам солдат, одетых в одинаковые синие суконные однобортные жилеты.
– Возьмите, – вернул епископ подзорную трубу капитану швейцарских гвардейцев.
В расположении итальянской армии среди шинелей, фраков и плащей разлинованными костюмами выделялись три десятка швейцарских гвардейцев, решивших на поле сражения доказать верность престолу. К ним успели привыкнуть, а командование намеренно не выделяло их среди прочих солдат. В открытых взглядах гвардейцев не было ни тени сомнения в выбранном пути. Они были готовы к смерти.
– Что скажете, ваше преосвященство? – спросил капитан.
– Лучше зовите меня капелланом. Теперь я такой же солдат, как и все.
– Хорошо, господин капеллан.
– Кажется, сейчас начнется.
– Войска уже приведены в боевую готовность, исполняются последние приготовления.
– У вас найдется для меня форма гвардейца? – неожиданно спросил епископ.
– Зачем она вам, господин капеллан? – удивился капитан.
– Я хочу поддержать понтифика на поле сражения.
Глаза капитана расширились.
– Простите… Не понял.
– Я хочу быть там, куда меня отправил папа. Это моя война с Антихристом за веру. Более благодатной смерти трудно пожелать.
– Но вы священник… Вы возьмете оружие?
– Мое оружие – вера и крест. Этого будет вполне достаточно, чтобы убедить противника в своей правоте.
– Не уверен, что папа одобрил бы ваше решение снять сутану и облачиться в костюм гвардейца.
– Иезуит может прятаться под любой одеждой, – сдержанно напомнил отец Маттео. – Даже под сутаной епископа.
– В таком случае, я распоряжусь принести форму, – сказал капитан. – Капрал! – подозвал он одного из гвардейцев. – Принесите для его преосвященства… для господина капеллана гвардейский костюм.
– Слушаюсь, господин капитан, – охотно ответил капрал, не удивившись столь необычному приказу.
Через несколько минут он вернулся с отглаженной формой папского гвардейца:
– Прошу, господин капеллан.
Не стесняясь направленных взглядов, отец Маттео снял шапку епископа и, расстегнув сутану, стянул ее с себя, после чего уложил в стопку. Затем неторопливо надел камзол и брюки гвардейца.
– Господин капеллан, я бы посоветовал вам надеть морион, – протянул капрал шлем с высоким гребнем.
– Это лишнее, – отстранил протянутые руки епископ, – мне будет довольно берета. Командуйте, капитан, теперь я один из вас.
– Что ж, господин капеллан, тогда прошу вас стать в строй… Через минуту – война!
Ряды швейцарцев раздвинулись, впустив в себя еще одного гвардейца. Единственное, что отличало его от прочих, так это епископский перстень с крупным изумрудом на правой руке.
– Может быть, шпагу, господин капеллан? – спросил капитан. – Так оно как-то вернее.
– Нет, – отрицательно покачал головой отец Маттео, – со мной слово божье.
Теперь, когда войска папы римского выстроились в боевые ряды полков, было видно, что они значительно уступали французской армии в численности. Перевес в вооружении также был на стороне французов. Артиллеристы уже выкатили на передний рубеж пушки. Полковник-артиллерист, явно нервничая перед предстоящим сражением, громко наставлял пушкарей:
– Стрелять только по моей команде, пусть подойдут поближе! Мы тогда всыплем этим французам по первое число!
Метрах в ста от гвардейцев расположился эскадрон уланов, присланных в помощь папе римскому герцогом Миланским. Возбужденные предстоящим сражением, они весело смеялись и шутили.
С французской стороны громко ахнули пушки, пустив тяжелые облака дыма, чей грохот, несмотря на длительное ожидание, показался неожиданным. Выпущенные ядра угодили точно в центр пехотного полка, расстроив его ряды. Упали убитые; совсем рядышком, задетый осколком в руку, вскрикнул гвардеец- капрал.
С итальянской стороны неровным залпом отозвались пушки, не причинив особого вреда наступающей французской пехоте.
– За престол! За папу!
– За Христа! – услышал отец Маттео собственный голос и вдруг понял, что рука высоко вскинула руку с крестом, а ноги понесли его прямо на колыхающиеся ряды французов, встречавших папские полки с перекошенными от криков ртами, ощетинившимися гранеными штыками.
Вдруг совсем рядышком что-то крепко ухнуло. Окружающее перестало интересовать. Ноги вдруг отказались слушаться. Отцу Маттео казалось, что он по-прежнему продолжает кричать, вдохновляя своим героизмом гвардейцев, но в действительности из его горла вместе с кровавой пеной вырывался только
