Тишину ночи нарушил звук далекого взрыва, а спустя пять минут послышался шум двигателей нескольких машин, спешивших со стороны центра к окраине. Испуганный скульптор вскочил и осторожно выглянул в окно. Это были милицейские машины, набитые вооруженными людьми.
«Что же происходит, – спросил сам себя скульптор с бьющимся сердцем, – неужели террористы?»
Он отлично помнил плакаты и агитлистовки об угрозе терроризма и диверсий. Волна истерии по этому поводу уже вроде начала спадать, и вот тебе на, то, чем пугали, все же произошло. Николай Павлович вернулся к работе, думая о том, что надо быстрее убираться из России.
И вот с первыми лучами солнца все было закончено. Он собрал статуэтку и любовался ею, понимая, что работа сделана на славу. Каждая черта изваяния отражала любимый образ Наталии Иосифовны. «Они уедут и будут счастливы», – улыбнулся Загорский и погладил статуэтку. Оставалось сварить составные части и зашлифовать места сварки. Это уже работа Федора, он обещал помочь. Николай Павлович вздохнул и подумал, что, несмотря на старания, не получит за эту статуэтку ни огромных денег, ни славы, ни признания.
Лапа заставил кобылу остановиться перед маленьким домом с белыми резными ставнями, ссадил Лизу, спрыгнул сам и поощрительно похлопал животное по шее. Затем привязал лошадь к ограде полисада. Перед домом росли две старые березы. Между ними он когда-то, будучи ребенком, устроил себе турник, укрепив в развилках толстую жердь. Турник сохранился. Глядя на него, Лапа вдруг осознал, как давно он не был дома. Внизу под турником рос густой бурьян. Сам дом немного осел и накренился. Стекло в окне, выходившем на улицу, лопнуло, и его заклеили бумагой. Ворота покосились. Хотя дом и был окрашен свежей краской, было видно, что хозяйка не успевает за всем следить и испытывает нужду.
– Пойдем, – буркнул Лапа девочке, сглотнув ком, внезапно подкативший к горлу, взял ее за руку и быстро повел к воротам, озираясь по сторонам. Риск был слишком велик.
У самых ворот он заколебался, потом, пересилив себя, постучал. На стук никто не открывал. Он постучал еще и с неудовольствием отметил, как в соседнем дворе заливисто залаяла дворовая собака. Еще немного, и всполошатся все соседи. Он продолжал стучать, попробовал открыть комнату, дернув несколько раз за ручку. Наконец из глубины двора послышался знакомый голос:
– Подождите, я иду, у меня руки в земле.
Лиза вопросительно посмотрела на него.
– Сейчас, погоди, – пробормотал Лапа.
Калитку открыла высокая стройная женщина с правильными чертами лица. Волосы были убраны под черный платок, повязанный сзади. Одета она была в старое ситцевое платье, на ногах – резиновые калоши, а на лице – дежурная улыбка, предназначенная для гостей. С первого взгляда даже нельзя было определить возраст хозяйки, лишь приглядевшись, угадывалось, что ей далеко за сорок, просто она держалась усилием воли и наперекор всем бедам прямо, с высоко поднятой головой и неизменной улыбкой. Железная сила воли позволяла ей выживать без мужа, в то время как вокруг царили голод и безработица.
– Здравствуй, мама, – пролепетал Лапа, заливаясь краской.
Улыбка женщины погасла, в серых глазах отразилось изумление. Она не могла поверить, что не спит и не бредит.
– Я это… пришел, – неловко проронил Лапа, пряча глаза.
– И чего ты пришел? – спросила она дрожащим голосом, удерживая слезы.
– Прости меня, – выпалил Лапа, – я могу все объяснить. Мне надо с тобой поговорить, нам нельзя здесь так стоять.
– Тебя опять ищут, – сразу догадалась она.
– Да, – признался Лапа, – шибко ищут, но я здесь не поэтому.
Она посмотрела на Лизу, отступила во двор и кивнула:
– Давай заходите быстрее. – Торопливо заперев за ними калитку, бросила: – Пойдемте в дом.
После смерти отца мать так и жила одна. Лапа надеялся, что она встретит кого-нибудь, но, видно, она решила иначе. Ступая по скрипучим половицам, они прошли на кухню, половина которой занимала печь. Перед печью были сложены дрова, рядом стояли два ведра воды. Лапа мысленно видел, как мать сама таскает и колет дрова, носит воду, потом работает на огороде, а утром тащит то, что удалось вырастить, на базар, чтобы заработать хоть сколько-то денег.
– Есть будете? – поинтересовалась она, вытаскивая из печи чугунок. – Я кашу сварила.
Прежде чем Лапа успел отказаться, вечно голодная Лиза уже сидела за столом с ложкой, а мать накладывала ей нечто, напоминающее тюремную баланду.
– Убери это, – попросил он с содроганием и поставил на стол узелок с остатками их вчерашнего ужина.
– Вижу, у тебя все налажено, сынок, – поджала мать губы, глянув на деликатесы, разложенные перед ней, – научился зарабатывать. Но научился ли людям после этого в глаза прямо смотреть?
– Научился, мама, – заверил ее Лапа, – жизнь такая, что не этому еще научит.
– И совесть не мучает? – сухо поинтересовалась она.
– Коммуняк не мучает, и меня тоже не будет мучить. – В голосе Лапы проскользнули злоба и горечь. – Они грабят, и я буду грабить!
– Я для тебя, Сережа, совсем другой доли хотела, – проговорила мать с грустью.
– Я для себя тоже, – вздохнул Лапа.
Их разговор прервала Лиза. Она с жадностью набивала рот едой и, подавившись сухим куском, стала кашлять. Мать быстро налила ей чай, заваренный на травах. Лиза запила и снова ухватилась за кусок окорока.
– Мне надо с тобой поговорить, – шепнул матери Лапа, – выйдем в другую комнату.
Они пошли в спальню, и Лапа плотно прикрыл за ними дверь.
– Кто эта девочка? Откуда ты ее взял и почему таскаешь с собой? – начала мать с суровым видом. – Себя не жалеешь, ребенка хотя бы пожалел. Небось воровать ее заставляешь. Я слышала про такое…
– Да нет же, – возмутился Лапа, – и не думал об этом… Это моя дочь.
– Что?! – Мать едва не упала.
– Да, моя дочь, – подтвердил Лапа, пряча глаза.
– Не шути так со мной, – хватаясь за сердце, она оперлась о стену. – Откуда она взялась? Ты ни с одной женщиной сойтись не мог по-человечески, все приключений искал да бегал…
– Правда, я не шучу, – серьезно произнес Лапа, – я о ней сам вчера узнал. Мы случайно встретились.
– А где ее мать? – все еще с недоверием в глазах спросила мать.
– Убили ее, – тяжело вздохнул Лапа, – вот я ее к тебе и привел. Со мной ей быть нельзя. Сможешь о ней позаботиться?
– Я вас как сразу увидела, то все поняла, – всхлипнула мать, – она очень на тебя похожа.
– Прошу, позаботься о ней. Она ведь тебе не чужая, – обняв ее, прошептал Лапа.
Мать подняла голову и смахнула слезы. Голос ее вновь стал суровым:
– Естественно, я позабочусь о ней, только не знаю, как мы будем жить. Я сама перебиваюсь еле-еле, берусь за любую работу, но все равно денег не хватает. Карточки мне не дают. Я даже и просить боюсь, а то станут выяснять и узнают, что живу здесь по чужим документам. Просто не знаю, как мы будем жить с ней. Если бы ты мог остаться, Сережа…
– Нет, не могу, – покачал он головой и протянул матери три пачки червонцев: – Вот, возьми, на некоторое время вам хватит.
– Что это? – отшатнулась она. – Я не возьму краденое.
– Я не тебе, это для Лизы, – зло пояснил Лапа, – ты же не хочешь уморить ее голодом. Тратьте осторожно, чтобы не привлекать внимание. Деньги вроде бы чистые, но все равно постарайся сбывать их на рынке. В магазин не ходи.
Он силой всунул ей деньги в руки. Мать заплакала и выдавила из себя сквозь слезы:
– Не уходи никуда! Я чувствую, что с тобой беда случится! Не уходи!
– Если останусь, то с нами со всеми эта беда случится, – просто пояснил Лапа, смахнув покатившуюся
