брак? Она хочет только иметь любовника. Почему бы не взять то, что нашла, и не оставить, прежде чем грех сделает их несчастными?
Боясь взглянуть на него и раскрыть происходившее в ее безнравственном сердце, она смотрела на его руку, желание пульсировало в каждой клетке ее тела. В воздухе потрескивали искры. Это становилось опасным. В этом было некое предзнаменование для них обоих, но вдруг она почувствовала, что кивает.
– Хорошо, я останусь на день или два.
Его рука скользнула по ее руке.
– Ты не пожалеешь, моя Кассандра. Я обещаю.
Она убрала руку и спокойно ответила на его пристальный взгляд:
– Не обещайте того, чего не можете сделать, сэр. Вы даже не можете знать правду о том, что творится в чужом сердце. Только о том, что происходит в вашем собственном.
– Да, это так, – согласился он.
Он спрятал руки за спиной, отвесил короткий поклон и удалился.
Кассандра опустилась на кровать, ее ладонь странно горела, она подняла ее, ожидая увидеть след ожога, но там ничего не было. Только снежно-белая кожа ее руки, как и всегда. Кассандра сжала пальцы, как будто хотела сохранить это ощущение, и снова подумала, что зря позволила уговорить себя.
Чуть позже она успокоилась. К чему все так драматизировать? Что может произойти за день или два?
В сумерках они верхом и быстро добрались до деревни. Высокие тонкие деревья отбрасывали на фоне неба резкие тени, легкий ветерок отгонял дневную жару. Птицы пели вечернюю песню, откуда-то из укрытия мычала корова. Кассандра дышала с удовольствием, ощущая, что благодаря мягкой силе этого покоя спадает напряжение, чувствовавшееся между ними.
– Вот она – прелесть путешествия, я ее чувствую именно сейчас, – произнесла она.
– Расскажи мне.
– Я не знаю, как называются птицы, поющие эту песню. Я понятия не имею, что мы увидим, когда свернем за поворот. Я впитываю запахи, которых никогда не чувствовала в воздухе раньше.
Бэзил быстро и широко улыбнулся ей:
– Да, но это то, что пугает многих людей, находящихся далеко отсюда. За этим поворотом может скрываться банда разбойников или отвратительный городишко. Еда может оказаться непривычной и не понравиться вам.
– Но может быть и настолько восхитительной, что мне захочется готовить это всегда самой.
– В жизни всегда один и тот же выбор – страх или радость. Мы просыпаемся с волнением или готовыми к объятиям? Мучаемся мы или празднуем?
– По-моему, – медленно произнесла Кассандра, – я уже достаточно намучилась и наволновалась. Именно твои письма показали мне, что можно не только бояться.
– Мои письма могли напомнить тебе об этом, но у тебя всегда был этот дар. – Он поднял голову. – Тот ребенок на краю мира мечтал о красоте, правда?
– Да, о красоте, – ответила она, – но не как об источнике радости.
– Как может красота не приносить радость?
– Она пугала меня, – честно призналась Кассандра. – В те часы, когда я вечерами мечтала на Мартинике, все окрашивалось в малиновый цвет, а воздух кипел от пения птиц, жужжания насекомых и звуков моря. Там было столько жизни, столько энергии, что я убегала обратно в свою комнату и закрывала голову подушкой.
– Ты?
Внезапно смутившись того, что рассказала так много, Кассандра пожала плечами.
– Иногда.
– Нет-нет, ты не должна убегать от этого. Чего ты боялась?
– Я не знаю, Бэзил, – стесняясь, ответила она. – Может быть, я боялась только потому, что там умерла моя мать.
– Может быть.
Какое-то время он ехал молча, и Кассандра надеялась, что теперь эта тема закрыта. Бэзил уже и так слишком много знал о ней.
– Но позволь спросить тебя: что в действительности видела та маленькая девочка?
Ей было не отвертеться, и она, прикрыв ненадолго глаза, призналась:
– Тогда я во всем видела чудовищ. Везде. Цветы иногда казались мне домами злых волшебниц, а птицы указывали им, где я скрываюсь.
– Почему?
– Венеция – богиня любви, украшенная богатейшими тканями и самыми земными запахами; она – цыганка, выбирающая любовников по своему вкусу, соблазняя всех, кто вдохнул однажды запах ее духов.
У Кассандры перехватило дыхание.
– Тогда это очень опасное место!
