Ночь огня

одну.

Наконец-то в его сердце все было ясно. Он устремился в свою комнату, сбросив по дороге шляпу и плащ у подножия лестницы.

Конечно, ответ был таким простым.

Глава 6

Перепрыгивая через ступени, Бэзил добежал до своей комнаты.

Он швырнул на кровать камзол, сел к столу, обмакнул перо и написал:

Отец!

Я не могу жениться на Аннализе.

Я знаю, как ты воспримешь эту новость, поэтому поверь, что я имею в виду именно то, что говорю. Я не женюсь на ней. Я должен сделать честный выбор.

Пожалуйста, извести ее отца и уведоми, что я буду рад компенсировать это так, как он сочтет нужным. Поскольку она молода и, судя по всеобщим отзывам, красива, то не составит никакого труда найти ей другого мужа.

Бэзил.

Он часто дышал, а его рука тряслась, запечатывая письмо. Бэзил достал еще один лист бумаги.

Моя дорогая Аннализа!

Вы должны немедленно постричься в монахини. Я не могу на вас жениться, но мне известно, что вы всегда искренне желали провести жизнь в монастыре. Даже ваш отец не сможет нарушить обет, данный вами Богу.

Сделайте это незамедлительно, Аннализа, ради вашей безопасности. Когда все будет улажено, я навещу вас, и мы сможем обсудить это не торопясь.

Ваш слуга Бэзил,

граф ди Монтеверчи.

Он запечатал письмо, потом выбежал из комнаты в поисках слуги. Он сунул письма в руку лакея:

– Отправить немедленно.

Его отец был в Генуе и не получит письма неделю или две, но Бэзил не мог действовать до тех пор, пока не освободится от обязательств. Его мать хотела только того, чтобы девушка находилась под защитой, но не говорила какой.

Потом он направился на поиски Кассандры. Его сердце сильно билось, а бурление крови буквально сжигало его. Кассандры не было там, где он ожидал найти ее – в ее комнате. Ее не было и во дворе, там был только садовник.

– Ты видел леди Кассандру? – спросил Бэзил.

Старик усмехнулся и кивнул в направлении фруктового сада. Бэзил хлопнул его по спине и побежал. Он увертывался от веток и перепрыгивал через корни и камни.

Потом он увидел ее, тянущуюся за сливой на дереве. Ее волосы были растрепаны танцами и руками маленьких девочек. Кассандра увидела его и, должно быть, почувствовала его напряжение. Она с беспокойством шагнула ему навстречу:

– Бэзил, что случилось?

Он подумал, что влюбленный поэт должен наконец увековечить самый красивый из первых поцелуев. Но сейчас в нем не было изящества. Он молча подошел к ней, его пронизало нечто большее, чем жар и желание. Ему казалось, будто воздух потрескивает, а она светится. Бэзил обхватил лицо Кассандры ладонями, наклонился и поцеловал ее.

Он поцеловал ее в, губы, вложив в этот поцелуй все свое страстное желание. У него зашумело в ушах от того, как он желал ее, от вкуса ее губ, от ее запаха и от ощущения ее рук, обвившихся вокруг его шеи.

Он хотел выглядеть искусным, терпеливым и мягким, но это было невозможно. Поцелуй пламенел, зажигая его и ее, они целовались жадно и неистово. Когда у него закружилась голова и нужно было снова вдохнуть, Бэзил откинулся назад. Ее руки упали на его запястья, он услышал ее дыхание, почувствовал его на своем подбородке.

Он закрыл глаза и тут же открыл их, но она все еще стояла рядом, и его переполнило чувство счастья, а чувство облегчения было столь велико, что подгибались ноги.

– Я еще не женат, – сказал он, думая о ее отношении к неверным мужьям, – и у нас мало времени, да? Никто не пострадает от того, что мы любовники. – И он опять прижался к ее губам. – Я не могу дать тебе уехать.

Кассандра тихо вскрикнула.

– Бэзил, есть вещи, которые ты должен знать обо мне, если мы становимся на этот путь.

– Нет, все, что мне надо знать… – он нагнулся, чтобы опять поймать ее дрожащую нижнюю губу, – это то, что я искал тебя всю мою жизнь и Бог привел тебя ко мне.

Слова были слишком мелки, они не могли отразить суть произошедшего, поэтому Бэзил молчал и только целовал, целовал ее, а она целовала его в серебристой предрассветной дымке.

Неожиданно Кассандра отодвинулась.

– Бэзил, – протестующе прошептала она, отступая и прижимая дрожащую руку к груди. Она замерла перед ним, в ее глазах было нечто непонятное, скулы окрасил лихорадочный румянец. – Я… – Она покачала