миллионом иранцев. Они были необходимы первоначально, чтобы снизить статус низкооплачиваемых работ. Теперь здесь было слишком много иранцев и японцы видели в них проблему. Проводились периодические компании «зачистки», когда полиция налетала на определенную станцию и арестовывала для высылки любого иранца без действующей регистрационной карты иностранца.
У Криса также был трудный период в жизни. К нему обратился издатель с предложением написать рискованное руководство по изучению японского языка, озаглавленное как «Секспертиза японского языка за семь дней». С подлинным усердием ученого Крис налег на предмет столь плотно, что даже японский порнорежиссер, которого он усердно расспрашивал, был смущен непоколебимой непристойностью словаря. Крис любил напоминать ханжески, что первая изданная работа Артура Кёстлера была сексуальной энциклопедией. Как ведущий специалист Крис раскрывал примеры диалогов и удобных фраз для всего, от торговли садо-мазохистскими резиновыми фетишами до пятнадцати синонимов на японском женских наружных половых органов. По шкале вкусов от A до Z «Секспертиза» была на Z. Издатель в конечном счете отступил, и не поменял решения даже после того, как Крис согласился выкинуть статью о скотоложестве. Крис потратил много неоплачиваемых часов, исследуя «Секспертизу», и наши средства пришли в полный упадок.
Несмотря на фиаско с «Секспертизой», Крис сохранял свою роль лидера в Фуджи Хайтс, показывая виртуозную компетентность, которая проявлялась регулярно при нас, что не позволяло нам никогда терять веру в него. Во время одного продолжительного спора после того, как свет уже был выключен, между Толстым Фрэнком и мной о невозможности отжиманий на одном пальце, Крис вздохнул, включил боковое освещение и отжался пять раз, что ошеломило нас и ввергло в молчание.
Мой путь в Японию начался с мечты о побеге. В то время, в Оксфорде я получил престижную награду в области поэзии — Ньюдигейт. Cписок обладателей награды включал Оскара Уайльда, Джона Рёскина и Мэтью Арнольда, это убедило меня в том, что я либо ПОЭТ, либо ПИСАТЕЛЬ. Эта призрачная амбиция протащила меня через ряд тупиковых работ. Различные бизнес схемы бальзаковской путанности все глубже загоняли меня в финансовую дыру, из которой сложно было вернуться в мир кредитных рейтингов и высокооплачиваемых договоров. Все написанное мной я либо публиковал сам, либо оно было журнально- поверхностным, деньги шли к моим более успешным собратьям.
Единственным моим достижением в тот жизненный период был поход в одиночку по Пиренеям от Средиземного моря до Атлантического океана, на расстояние семисот километров. Некоторые участки я шел днями в разреженном воздухе, не встречая ни единой живой души; и там, вдали от города, у меня мелькнула мысль бросить все. Но питаться воздухом я не мог, мне нужно было как-то зарабатывать на жизнь.
После двух лет колебаний я купил билет в Японию, соблазнившись большими заработками, новыми местами, о которых можно было бы писать, экзотическими девушками и Тессю. Ямаока Тессю был моим лучшим открытием. Эрудированный английский поэт Питер Леви, который был практически моим наставником в Оксфорде, посоветовал мне почитать Басё, японского мастера хайку. В комментариях к Басё я натолкнулся на информацию о Тессю, самурае-поэте XIX-го века, который тоже писал хайку. Но Тессю был не только поэтом, он был еще и воином, адептом дзен, художником, создавшим более миллиона образцов каллиграфии; он выпивал два литра сакэ каждый вечер, был телохранителем императора и открыл собственную школу по искусству владения мечом.
Тессю не мелочился в своих делах. Когда он решил переписать целиком буддийский канон, его спросили, не будет ли это слишком сложно. «Вовсе нет, — ответил Тессю, — я же делаю копию только одной страницы за раз».
Была некая напряженность, связанная с жизнью в Японии. Проживание было дорогим и стрессовым. Токио объединяло чувство искусственного покоя с дешевым, звенящим металлом безумием. Поезда шли по расписанию, унося вас прочь из столицы в окрестности и обратно, что выглядело однообразным. Вокруг каждой станции было скопление залов пачинко: освещенных неоном дворцов развлечений, полных игровых автоматов. Невероятный грохот миллионов металлических шариков, изрыгаемых в пластиковые подносы, которые после будут обналичивать в призы, вот что для меня было шумом современной Японии.
В год пребывания в Токио я заработал и потратил больше денег, чем за предыдущие 4 года в Лондоне. Я почувствовал первый укол зарождающейся язвы. Я потерял работу преподавателя, занял денег на жизнь, наблюдал за взрывом «экономики мыльного пузыря», нашел самое дешевое кафе и поселился в квартирке с Крисом и Толстым Фрэнком. Я нашел работу на полставки и начал снова писать.
Я собрал новую коллекцию стихов и размышлял над примером Тессю. Он был поэт и воин. Он был невероятно продуктивен в деле и еще умудрялся находить время на махание мечом, часовые медитации и поглощение огромных количеств сакэ. Что останавливало меня? Телевидение? Работа? Необходимость ездить на электричке? Что было у Тессю, чего недоставало мне? Дисциплина. Он просыпался рано, ложился спать поздно и тренировался каждый день. Дисциплины у меня просто не было.
В принципе, дисциплины мне всегда не хватало. Всплески энтузиазма частично компенсировали отсутствие привязанностей к чему-либо, но меня удручала четко прослеживающаяся система отличных начал и унылых концов. Я хорошо помню тот момент, когда понял, что все должно измениться. Я ехал вверх по эскалатору торгового центра. Было так много людей, что я должен был стоять без движения среди толпы других офисных служащих, всех как один одетых в пиджаки, с безразличными выражениями лиц, сдерживающих внутреннее раздражение на невозможность двигаться быстрее к пункту назначения, или им было просто все равно. А эскалатор, движущийся вниз, был также заполнен. Он медленно проезжал мимо меня; это напоминало эпизод фантастического фильма, не фильма ужасов, а одного из тех нигилистически-футуристических фильмов, где у людей стирают сознание и все они сразу успокаиваются. Я смотрел на пустые лица и понимал: вот это — та жизнь, что у тебя есть, и другой не будет. Что за жизнь — я был физически неразвитый, нездоровый интеллектуал, книжный червяк, поэт, чувствительный парень. Пришло время это изменить.
Возможно, Крис ощущал неизбежный крах Фуджи Хайтс. Именно он постоянно советовал нам, чтобы мы вновь подтянули свою физическую форму. Но именно я предложил в ответ заняться боевыми искусствами, хотя я никогда не умел драться и едва различал мой кулак от своего же локтя. С тех пор, как школьный хулиган ударил меня по лицу кулаком в резиновой рифленой перчатке для крикета, я хотел практиковать боевые искусства, но ангел-хранитель, причудливый боец кунг-фу, оберегал меня от этого. В течение двадцати лет.
Поскольку Крис выглядел так, как будто он знает абсолютно все, я стал дальше его расспрашивать о пути воина. Я знал, что он изучал кунг-фу, чтобы противостоять его собственному хулигану в школе, и «детское каратэ», которое вошло в моду после полноконтактных турниров. Это было одной из главных привлекательных черт Криса: будучи головастым, он вместе с тем мог нанести и разрушительный короткий удар. «После того, как меня отправили в нокаут, я обычно был слишком больным и не мог есть в течение трех дней», — вспоминал он. Меня никогда не отправляли в нокаут. Я особо об этом не думал, но казалось это чрезвычайно неприятным.
«Необходимо быть нокаутированным, чтобы хорошо драться?» — спросил я.
