Злые белые пижамы

Такая тактичность характерна для Билла. Хотя он сам не курил, он никогда не жаловался на дым и не цеплялся к курильщикам.

В нем было что-то старомодное, возможно потому, что он был воспитан престарелыми приемными родителями, а не своей собственной семьей, которая жила на пособие и кого он откровенно презирал. «Мне плевать, считается это правильным или нет, но это выводило меня из себя. Вот почему я понимаю Адама. Я знаю, что его родители такие же отбросы, как и мои.»

Билл был прирожденным атлетом, в школе он весьма успешно играл в баскетбол, но в колледже бросил из-за агрессивной соревновательности командных видов спорта. Хотя он считал, что Мастард его не любит (Билл испытывал потребность, чтобы его любили, но он был гордым, думаю, из-за этого он временами чувствовал себя одиноким), его считали — после неуязвимого сорванца Ника — одним из лучших айкидок.

Я видел, что Билл был почти в слезах после одной из тренировок Шиоды, когда мы должны были делать бесконечные верхние страховки через вытянутую руку. У Билла было защемление нерва в спине, и каждый кувырок пронзал его тело волной сильной боли. И хотя ему трудно было даже вздохнуть, он не жаловался. Он справлялся с этим молча и самостоятельно. Один раз после того, как Бен пошутил и мы все хохотали перед входом в додзё, Билл сказал: «Пожалуйста, не смешите меня — мне слишком больно смеяться.»

Когда Билл немного поправился, он пару раз пожаловался на то, как мало симпатии выказывали ему, когда он был болен.

— Но ты же никому не рассказывал! — сказал я. — Мы просто не знали, что тебе было плохо.

Билл ответил: — Никто не должен просить о сочувствии. Но это не значит, что неприятно, когда тебе сочувствуют.

Бешеный Пес и Адам были любимыми мишенями сарказма Билла. Когда Бешеный Пес хвастался в чайной о своих громадных жизненных планах: «Анна Мари и я планируем завести двух детей», Билл моментально съязвил: «Два и три десятых ребенка, совершенно средний результат?»

Как раз в этот момент я вступил в «Винстон Смитовскую» фазу своей жизни. Многие иностранцы проходит через эту неизбежную фазу, когда знакомятся с японской девушкой, которая имеет несчастье, как и большинство японских девушек, все еще жить с родителями. Сара, только недавно закончившая школу («Будешь поступать в университет?» — спросил я. «Ни за что», — ответила она, и рассказала про свои планы поехать в Индию к Саи Бабе, своему на тот момент любимому гуру, а также в Англию, родину Брайана Джонса), разумеется, жила с родителями. Она даже не могла дать мне свой номер телефона. О следующем свидании мы договаривались на предыдущей встрече, таким образом, наши встречи, узнав о любой из которых, как уверяла меня Сара, ее отец пришел бы в ярость, образовывали ненадежную цепь, связывающую нас вместе. Я был вынужден выискивать укромные местечки в парках и на набережных. Славное местечко, чтобы украдкой пообниматься, отмечал я и тут же замечал шалашик из старых картонных коробок — кто-то бездомный уже опередил меня и занял столь редкое уединенное место. А укромные места и вправду были в дефиците. Адептам секса на свежем воздухе хорошо в Париже, Нью-Йорке, или Сингапуре. Не в Токио. В Токио все площадки заняты. В парках нет зарослей кустов, деревьев значительной толщины и вообще травы сколько-нибудь заметной высоты. Зато нозоки, любителей подглядывать за влюбленными парочками, значительное количество. Нозоки — это люди, которые вполне адаптированы японской культурной традицией. Старые гравюры 17-го столетия изображают непристойные сцены, за которыми третий участник подглядывает в весьма кстати подвернувшуюся щель или отверстие — в современной жизни это скорее будет бинокль или подзорная труба с многократным увеличением. Ради этого нозоки готовы таиться за деревьями ночью, ковыряться для прикрытия у мусорных баков и притворяться, что ловят рыбу там, где отродясь ее не водилось, и ни один участок, покрытый растительностью, не остается без их внимания. Если есть какая-то черта, характеризующая японцев как нацию — то это явно должна быть склонность к подсматриванию.

Сара пыталась зарыться поглубже в кучу листьев, заслышав чьи-то тяжелые приближающиеся шаги, возможно, Подглядывающего. Ее беспокойство передавалось мне и я, подобно своему двойнику Винстону Смиту из романа «1984» Оруэлла, планировал бы еще более фантастические и изощренные способы избежать полиции мыслей (людей вообще и особенно нозоки, которые были бы сильно биты в Англии за свою назойливую привычку подглядывать). В Японии же они обращают тайных любовников в позорное бегство. К сожалению, я не мог провести стоячую или даже сидячую акцию протеста, а регулярные визиты в отели любви были мне не по карману.

Самыми лучшими местами были обнесенные изгородями заросли в лесных заповедниках. Вход туда был строго запрещен и другие японцы были слишком законопослушны, чтобы открыто нарушать этот запрет в местах, отведенных для охраны или украшения. Моим любимым предметом одежды был легкий плащ, который можно было использовать в качестве подстилки, несмотря на то, что он стал неопрятным и мятым от использования в полевых условиях. Время от времени в моем распоряжении оказывалась наша комната на Фуджи Хайтс, но это было трудно организовать регулярно, так как я должен был договариваться за неделю, а мои товарищи по комнате вели более непредсказуемый образ жизни. Кроме того, мне нечего было предложить в обмен на их любезность, и организация требовала массу сил. Поэтому проще было найти заросли в городском парке. Таким образом, я вел странный образ жизни, который только ухудшал состояние моих стертых коленей.

В нашей любимой кофейне мы с Биллом часто сплетничали обо всех, и особенно часто об инструкторах, которых мы не любили. Чино, по нашему взаимному согласию, был грубиян, Накано — невежа и нарцисс. Мастард был непоследователен, Шиода — садист, Пол был слишком запанибрата, а Стефан слишком отстранен. Мы одобрили Даррена.

— У него рабоче-крестьянский стиль айкидо, — заметил Билл. — Не очень эффектный, зато эффективный.

— Они ждут от нас сразу совершенства, — сказал Билл после одной из тренировок, — но все, что мы хотим — это понять, можем ли мы действительно чего-либо достичь в этом направлении. Но они не видят этого. Они все время на нас наседают, пытаясь сделать нашу жизнь настолько невыносимой, насколько это возможно.

— Совершенно верно, — согласился я. Когда Билл начинал подобным образом, надо было дать ему выговориться.

— А сейчас айкидо — не самое главное в моей жизни. У меня жена и ребенок, и я бы бросил хоть завтра, если бы жена попросила.

Направление разговора приняло опасный оборот: разговоры о возможности бросить тренировки расхолаживали и считались дурной приметой. После того, как Чино отчитал в грубой форме Адама за слабость и чуть было не отослал его домой, Адам стал вести себя нервно и не переставал повторять с беспокойством, что он все равно может получить черный пояс, занимаясь на тренировках