ругают.
Ты, мама, спрашиваешь, как у меня с учебой. Троек у меня нет, значит — успешно.
Передавай всем привет. И братьям, и сестрам, и родственникам.
Пиши мне как можно чаще.
Целую. Твой сын Сабит».
У самого дома дорогу Григоренко преградил высокий, плечистый мужчина:
— Минутку! Не уходите, товарищ Григоренко. Поговорить надо.
Сергей Сергеевич посмотрел на обратившегося к нему человека. Широкое, скуластое лицо с большим лбом и жесткой щеточкой усов показалось знакомым. Да ведь это — Марченко. Бывший муж Оксаны.
На Марченко было новое пальто с каракулевым воротником, ондатровая шапка.
— Вы меня не узнали? Марченко моя фамилия.
Их взгляды встретились. На Григоренко смотрели холодные, как у степного ястреба, глаза.
— Я пришел поговорить относительно моей дочери. Отдайте ее мне.
— Как это — отдайте? Ведь не вещь она!
— У вас есть дочь. Вы ее любите. И я свою люблю. Да у вас еще и свои дети будут.
— Вы обращаетесь не по адресу. У Оксаны Васильевны спросите. Вас же разводил суд, тогда нужно было решать.
Марченко помолчал, словно прислушиваясь к голосам, долетавшим из соседнего дома.
— В то время я словно в тумане был. Сивухой горе заливал.
— Ну, а я тут при чем?
— Вы? Вы мой злейший враг.
— Даже так?
— Отобрали жену, дочку...
— Оксана Васильевна была свободным человеком. Вы с ней развелись. Не за меня, так за другого она вышла бы замуж.
— Оксана разборчивая. За любого не пойдет.
— Так что вы хотите нам предложить? Развестись?
— Развестись?.. Нет, ей теперь не до меня. Она, видите ли, инженер... А кем она была?.. Я сделал ее инженером! Я ее выучил! Я! Понимаете? Она не знает, сколько стоит хлеб. Она никогда не обедала в студенческой столовой. Не носила тапочек на резине. Я один вкалывал! А теперь она — «королева»! К другому ушла. Разве это справедливо?! А я ее до сих пор люблю! Жить без нее не могу!..
— Поздно вы опомнились. Поздно...
— Вы еще поучаете?! Отдайте дочку!
— С этим обратитесь к Оксане Васильевне.
— Да она запретила ей даже встречаться со мной. Но я буду видеться с ней! Это мое право! — На глазах у Марченко выступили слезы — от ярости и обиды.
«Да он пьян», — подумал Григоренко и решил уйти. Ему не хотелось, чтобы кто-нибудь увидел их вместе. Сергей Сергеевич повернулся и быстро стал подниматься по лестнице.
— Что, убегаешь? — закричал ему вдогонку Марченко.— Ха-ха! Струсил!..
Григоренко поднялся до третьего этажа, остановился. Что это он действительно удрал, как мальчишка... Ну, а что остается делать? Стоять и выслушивать упреки пьяного... И вообще, в чем его вина? При чем здесь он, если у них не сложилась семья?
Григоренко с силой обхватил руками узенькие перила, взглянул вниз. Марченко все еще стоял там.
«Что же это? Неужели он и дальше будет бесцеремонно вторгаться в нашу жизнь?»
Новый начальник горного цеха Валерий Ильич Борзов разыскал Григоренко на строительстве. Обычно все завидовали спокойствию и рассудительности Борзова. Но сейчас он был разгневан. Таким Григоренко его еще ни разу не видел.
— Сергей Сергеевич, я так работать не могу! — округлил Борзов и без того большие глаза. — Вы только посмотрите. — Он развернул утвержденный наряд на взрыв. — По моим расчетам, должно быть заложено восемнадцать тонн взрывчатки, а Комашко исправил на пятнадцать. У меня — по точному расчету, а у него — с потолка! Это же опытный взрыв! Я головой за него отвечаю!
— Но главный инженер чем-то мотивирует исправление? — спросил Григоренко.
— На свою интуицию ссылается. Мол, по опыту знает, что слишком много взрывчатки... Отвечать, дескать, придется, если разлетится. А куда он, гранит, разлетится, если подрываем коротко-замедленным методом в зажатой среде?! И второе — подрываем четыре ряда скважин, а раньше подрывали только два. Ведь с каждым рядом дробление улучшается. На передовых предприятиях подрывают и пять рядов. А он ссылается на учебник двадцатилетней давности!
Григоренко был поставлен в тупик. Отменять исправления Комашко не годится. Он — главный инженер комбината и должен утверждать расчеты на взрывы. Директор может это делать только в отсутствие главного инженера. Отменить решение Комашко сейчас — значит подорвать его авторитет. Но и начальник цеха Борзов — не Прищепа, которому можно было исправлять расчеты без объяснения. Новый начальник горного цеха — без пяти минут кандидат технических наук. В апреле защита. Борзов все новинки знает, не только наши, но и зарубежные.
— Нет, Валерий Ильич, отменять решение главного инженера я не могу.
— Тогда, Сергей Сергеевич, — спокойнее проговорил Борзов, — мне в горном цеху делать нечего. Правда, мой испытательный срок закончился... Но я сам подам заявление. Как говорится, по собственному желанию.
«Так я тебя и отпущу, — усмехнулся про себя Григоренко.— Ты еще и меня многому научить должен. По правде говоря, увлекся я строительством, автоматизацией, а горные работы на второй план отошли. Лишь «Горный журнал» листаю. А главный инженер и вправду прошлым багажом живет».
— Зачем же горячиться. Докажите главному инженеру правильность расчетов, и он отменит свое решение.
— А если не отменит? Заявляю официально, тогда я взрывать не буду!
«Может, позвонить все же главному инженеру,— подумал Григоренко, — посоветовать, чтобы разрешил провести взрыв по расчетам начальника цеха. Это же экспериментальный взрыв...»
Сегодня утром Люба пришла на работу рано — двадцать минут восьмого. Управление начинало работать в восемь. Но, открыв дверь, Люба увидела в комнате нормировщицу Зою Белошапку. На столе перед ней лежало зеркальце с отбитым уголком. Неизвестно, кто принес его в планово-производственный отдел. Им пользовались все женщины. Особенно часто перед ним прихорашивались девушки.
— Здравствуйте, Зоя Степановна! — поздоровалась Люба. — Что это вы рано пришли к нам?
— Здравствуйте! — ответила Зоя и отвела глаза.
По ее встревоженному виду Люба поняла, что предстоит необычный разговор. Но о чем?
Подождав, пока Люба сняла пальто, Зоя начала:
— Любочка! Конечно, не мое это дело, ты меня извини. Но я решила поговорить с тобой, вернее — предупредить. Про тебя по комбинату нехорошие слухи поползли. Ты же девушка, а с женатым мужчиной по ресторанам ходишь, на машине вместе ездишь.
