поднялся на ноги, однако идти не смог. «Нужно ползти, — решил Ростислав.— Там, на дороге, люди, там спасение». Он пополз. Больно, но все же получалось. А дорога совсем рядом. Еще немного, еще... Вот наконец и мокрый, скользкий асфальт. Лисяк, пошатываясь, встал.
Проскочивший было «Запорожец» притормозил, сдал назад.
— Садись, друг. Ну и вымок ты. Давно голосуешь?
— С вечера, — попытался пошутить Ростислав, но шутка не удалась.
— Вот стервецы, проезжают и даже в дождь не возьмут человека! Тебе куда?
Но Лисяк не ответил. Он потерял сознание.
По дну гигантского котлована сновали, вроде бы беспорядочно, десятки автомашин и бульдозеров. Тут и там вгрызались в камень экскаваторы. В воздухе стоял непрерывный раздражающий шум. Сердито отфыркивались и урчали моторы машин, тарахтели перфораторы, долбившие неподалеку гранитный выступ, бестолково орали и ругались шоферы. Очевидно, кто-то из посторонних ухитрился загрузиться вне очереди...
— Тебя каким ветром сюда занесло? — спросил Комашко у мастера Бегмы.
— Отправили две машины за гранитом, так ни машин, ни людей.
— Где же они?
— В котловане, перекур с дремотой устроили.
— Не из бригады Сабита?
— Нет.
— Ты успехам Сабита не радуйся. Григоренко на твое место его метит.
— А меня куда?
— В техники-нормировщики пойдешь.
— Нет, туда не пойду. Лучше уволюсь.
— Да не дам я тебя съесть, не бойся.
Комашко достал пачку папирос, угостил мастера.
— Идет камушек, идет.. — многозначительно произнес он.
— Да идет, — ответил Бегма и поднял на Комашко глаза, темные и беспокойные.
— Впрочем, я не о том, — проговорил главный инженер.— Из арендованной у нас КДУ щебеночку везут в колхозы... — и, теснее придвинувшись к Бегме, словно их могли подслушать, приглушенно закончил: — А за так ничего не делается. Уразумел?
Бегма пожал плечами, ничего не ответил.
Мимо них, ревя моторами, поднимались в гору машины с камнем. Одна, вторая... Бегма погрозил им кулаком, потом оглянулся на Комашко. Выражение его лица не понравилось мастеру. Да и тон, каким были сказаны последние слова, его покоробил. Но ответить не успел.
— Я тебя разыскивал вот для чего, — меняя тему разговора, сказал Комашко. — Когда говорили о том, чтобы устроить Марину в лабораторию, я забыл тебя предупредить, что иногда она будет ездить в командировки.
— Надо так надо.
— Придется эти дни холостяком побыть.
— Я к этому привычный.
— Из Одессы пришла рекламация на большую засоренность щебня. Зевнули мы. Надо ехать защищаться.
— А сможет она что-нибудь там сделать?
— Не одна поедет. С инженером-лаборантом. Может, и мне придется съездить. Дело слишком серьезное. Но ей только анализы надо будет сделать на месте.
Ночью Комашко и Марина выехали в командировку.
Григоренко разделся в прихожей и хотел уже пройти в свою комнату, как вдруг распахнулась входная дверь и ворвался Белошапка, взъерошенный, похожий на разъяренного медведя.
У Сергея Сергеевича сердце екнуло в недобром предчувствии. Он знал Остапа Белошапку как спокойного, уравновешенного человека, а сейчас... Если что случилось, мог бы доложить на предстоящем утреннем совещании. Но, видимо, стряслось что-то совсем необычное. На карьере — как на войне, все может произойти. Повсюду механизмы, строгий ритм, зазевался — в беду попал. В карьере смотри в оба. И за все в ответе он — директор.
Григоренко пропустил прораба в комнату, прошел за ним.
— Что случилось, Остап Вавилович?
Белошапка остановился и с возмущением чуть ли не крикнул:
— Лисяка до полусмерти избили... Без памяти он, в больнице!
Сергей Сергеевич от неожиданности замер. Потом, придя в себя, резко спросил:
— Кто? Когда?
— Неизвестно... Какой-то водитель подобрал его за городом.
Григоренко мысленно прикидывал: кто же мог это сделать? Конечно, враги у Лисяка есть: в первую очередь прежние дружки, с которыми он порвал. Не исключено, что и новые появились... Нет, Конопля вряд ли на такое пойдет. Скорей всего, это старая бражка не простила ему показаний на суде. После суда прошло уже пять месяцев, и директор успел узнать Лисяка получше. Он расположился к этому парню. Кое-кому ставил его даже в пример. И вполне заслуженно. Плохи дела были на стройке завода вторичного дробления, так Лисяк сам попросился туда. Освоил строительную специальность. Возглавил звено каменщиков... А ведь каким был недавно... Даже вспоминать не хочется.
— Нет, этого так оставлять нельзя, — произнес Григоренко,— мерзавцев надо найти. Поехали, Остап Вавилович, к Лисяку. Где он?
— В третьей больнице.
На табуретке у кровати Лисяка сидел следователь и дотошно его расспрашивал.
— Скажите, какой голос у высокого? Он не картавит?
— Нет, не картавит.
— Как он был одет?
— В синей телогрейке, двое других — в осенних темных пальто.
— Четвертый выходил из машины? Его голос вы слышали?
— Нет, не выходил. Даже когда я убегал, он не побежал за мной. И голоса его я не слышал.
— Поймите, мне необходимы малейшие подробности. При розыске преступников любая мелочь может стать главным звеном. А оно, в свою очередь, позволит вытянуть всю цепочку фактов, необходимых для следствия. Очевидно, того — четвертого — вы хорошо знаете, иначе зачем бы ему скрываться? Правильно? Автомашину мы нашли. Но она краденая — ее похитили со двора гостиницы. Машину бросили за Нефтехимстроем. Значит, преступники, скорее всего, оттуда. Не исключено, конечно, что и на ложный след наводят... Кстати, Самохвал в это время в кино был. Даже клочок билета нашел в кармане. И кинофильм помнит. Но его сбрасывать со счетов тоже нельзя... Слушай, Ростислав Романович, а не могли это сделать люди с комбината? Со строительства? Вы там с Сабитом Наримановым кое-кому, говорят, поприжали хвосты...
— Сейчас на комбинате мало плохих людей, — перебил следователя Лисяк. — Если говорить о них, то
