наверное. Ему всегда нравилось лицо знаменосца, освещенное ясной смущенной улыбкой. Не то чтобы красивое, оно почему-то сразу приковывало к себе внимание. Харизма, как сказал бы Дедал.
Рядом с симпатичным пареньком, закованным в латы, осаживал коня пожилой мужик лет за сорок. Типичный олдовый солдафон: грубое обветренное лицо, седые виски и бородка. На зрителей не смотрит, оценивает опасность, грозящую со стороны черных.
Лучники в белых плащах, занявшие позиции наизготовку возле шпор всадников, и вовсе на одно лицо. Может, художник поленился, а может, ему плохо заплатили. В отдалении по двору замка гуляет белый слон, ближе к зрителю щиплет травку белая лошадь без всадника.
Левая сторона представляет собой силы зла. Ни одного открытого забрала: двое рыцарей в полном металлическом прикиде и пятеро лучников-близнецов, выгрёбывающихся крутыми арбалетами. За их спинами видна трибуна, на которой восседают король с королевой, одетые в чёрное. Но самое интересное ожидает на переднем плане.
Здесь, спиной к зрителю, художник расположил две фигуры. Одна изображала толстого епископа, сложившего руки в религиозном экстазе. Тень епископа, падающая на чёрно-белые плиты, почему-то проткнута деревянным колом. Что бы это значило?
Второй фигурой, притаившейся в правом углу картины, был человек в разноцветном трико и странном головном уборе с бубенчиками. Шут, главный герой балагана. В правой руке шут держал зеркало с длинной ручкой, в котором отражался лукавый зеленый глаз, устремленный на зрителя. Пилигрим наклонился к картине и проверил ещё раз. Всё верно, зелёный, лукавый.
– Занятная вещь, – прервал молчание Дедал. – Как полагаешь, что тут зашифровано?
– И полагать нечего. Побьют белых, как малышей в песочнице. Сам посмотри, какой расклад.
– Лицо, лицо, – невпопад произнёс Дедал, разглядывая знаменосца. – Интересно, художник писал реального человека? Где он взял такого потрясающего натурщика? – Он покачал головой. – Знаешь, Димка, ты очень правильно сделал, что пригласил эту даму. Давно пора выяснить, что висит на стене в моем собственном кабинете.
Пилигрим окончательно приободрился. Триста баксов, на которые он наколол Дедала, болтов не раскрутили[34]. А если грудастая тетка деду понравится, вполне возможно, что Пилигрима ждет потрясный отжиг. Или, говоря на «ройял русиш», «благодарность за чудесный вечер».
Тут он вспомнил о главной проблеме, не дававшей ему покоя.
– Дед, как считаешь, нужно рассказать этому реставратору про кису и часы? Понимаешь, мужик на «Вольво» явно сколотил его отпечатки! Зачем-то же ему это нужно? И потом эта баба… то есть дама, – быстро поправился Пилигрим. Дедал имел пережитки сознания, не позволявшие стать ему крутым бро. В частности, не терпел, когда женщин и дам называли другими именами. – У неё такие же часы, как у кисы из бара. Клинишь момент?
– Ты считаешь, что ей грозит опасность? – перевёл Дедал и без того понятное словосочетание.
Пилигрим давно заметил: в напряжённые моменты людям почему-то легче разговаривать на родном языке. И как бы ни был Дедал подкован в области интернет-мемов, когда разговор заходил о важном, неизменно обращался к привычному «ройял русиш».
– Телефончик ты, конечно, у дамы не попросил, – высказал теорему Дедал.
В ответ Пилигрим нырнул в задний карман джинсов и протянул деду визитку, спизженную со стола тетки в голубом костюме. Он и сам не знал, зачем это сделал. Так, на всякий-провсякий.
Дедал уважительно оттопырил нижнюю губу. Взял визитку и снял трубку со старого телефонного аппарата, где набор номера осуществлялся посредством засовывания пальца в дырочки вертящегося круга. Пилигрим уселся на холодную кожаную поверхность дивана.
– Елена Алексеевна? – заговорил Дедал волнующим грудным голосом, сверившись с визиткой. – Добрый вечер. Вас беспокоит Аркадий Заславский. Дело в том, что сегодня вас посетил мой сын, Дима. – Дедал всегда представлялся по телефону отцом Пилигрима. – Ах, помните… Да-да, чрезвычайно несовременный и хорошо воспитанный. – Дедал метнул в Пилигрима заговорщический взгляд.
Пилигрим пожал плечами.
– Видите ли, у него СОВЕРШЕННО СЛУЧАЙНО[35] оказалась ваша визитная карточка. Как? – Дедал почесал кончик носа и тут же вдохновился на новое вранье. – Он положил на стол мобильный телефон, а когда забирал аппарат, НЕЧАЯННО захватил вашу визитку. – Пилигрим показал Дедалу большой палец. – Лично я вижу в этом перст судьбы. Не могли бы вы заглянуть к нам завтра в любое удобное время? Я знаю, что завтра воскресенье, но наш дедушка очень болен и хотел бы оценить, так сказать, наследие при жизни. Да, возраст, ничего не поделаешь… Приедете? Чудесно. Готов компенсировать испорченный день в любом объеме. Благодарю вас. В котором часу? Буду ждать. Всего доброго. Да, мне тоже. Я передам.
Дедал положил трубку и посмотрел на внука, ожидая комментов. Их не последовало. Каждый прикалывается как может. Пилигрим считал, что Дедал страдает комплексом Золушки (то есть любит появляться после обносков в шикарном вечернем платье), но версию не озвучивал.
– Судя по речи, дама из интеллигентной семьи, хотя это ещё не аксиома. Посмотрим на неё завтра в три. Ты как, прибудешь?
Пилигрим оскорбился:
– Ничего себе! Да если бы не я…
– Ладно, ладно, я всё понял, – перебил Дедал. – А теперь давай проваливай, у меня важное дело.
– Свидание, что ли? – догадался Пилигрим.
Дедал снова щёлкнул внука по носу. Эту его привычку распускать руки Пилигрим ненавидел и терпел только из врожденного чувства такта.
– Даже если и так, мужчины об этом не распространяются. Топай. Привет предкам. Бум шанкар.
– Бум, – уныло отозвался Пилигрим. Он-то рассчитывал переночевать у обожаемого деда. Не вечер, а сплошной тупи4ок[36].
– Кстати, ты помнишь, какой завтра день? – мимоходом поинтересовался Дедал.
– Помню. Воскресенье, тринадцатое июня. А что?
Дедал посмотрел на Пилигрима с выражением, которое внук охарактеризовал бы как странное. Или еще хуже: жалостливое.
– Нет, ничего. – Дедал дружески подтолкнул Пилигрима к двери. – Топай. До завтра.
Пилигрим вздохнул и нехотя покинул любимую комнату.
Глава четвертая
Артём вернулся домой с двумя плотно набитыми пакетами: в холодильнике второй день шаром покати. Вчера он выкрутился, заказав по телефону какую-то подозрительную пиццу, и сегодня, вероятно, жрал бы то же самое. Однако визит в коммерческий храм искусства позволил переиграть планы.
Артём миновал чистый зелёный двор, неуверенно здороваясь с людьми, встречавшимися по пути. В этот новенький, пахнущий краской дом он перебрался из съёмной двухкомнатной халупы полгода назад и почти никого не знал в лицо. Судя по лицам соседей, они его тоже не знали. Однако на приветствия отвечали. Один супервоспитанный мужик даже придержал дверь, чтобы Артём, обременённый тяжёлыми пакетами, мог беспрепятственно войти.
Дома Артём первым делом снял квартиру с сигнализации, а потом прошёлся по комнатам, убирая мелкие капканы, расставленные с пакостной иезуитской изобретательностью. Это была не пустая блажь. Когда имеешь дело с очень дорогими картинами и их распальцованными хозяевами, стараешься избегать лишних неприятностей.
Разобрав пакеты на кухне, Артём пошёл в мастерскую (две большие комнаты, объединённые в одну, очень большую), встал перед мольбертом с закреплённым на нём холстом и пожал плечами. Ленка может не биться в истерике: работа исполнена хорошо, на пять с плюсом. Но исследование одного миллиграмма
