варвары. Фракийцы и иллирийцы, даже не имея тяжелого вооружения, все реже действовали на поле боя аморфной толпой.
Гелланик и Тимандр, догнав спартанцев, выстроили своих людей в восемь шеренг. Македонян было больше, и они значительно превосходили длиной фронта спартанскую фалангу. Лакедемонян это не беспокоило. На лицах презрительные усмешки, всем известное спартанское высокомерие, подкрепленное многовековой репутацией непобедимых воинов.
Не таких уж непобедимых, как дважды доказал Эпаминонд. А Филипп, в молодости живший почетным заложником в Фивах, на горе эллинов оказался способнейшим учеником великого полководца. В корпус гипаспистов отбирали отборных воинов, самых рослых, сильных и, что немаловажно, сообразительных. Сам Гелланик, человек незнатный, выдвинувшийся из низов, превосходил ростом и шириной плеч любого стратега македонян, и не только. Сейчас, на правом краю фаланги жесткая черная щетка гребня его шлема возвышалась над всеми на полголовы. Да и сам шлем, выкрашенный в пурпур, с золотой продольной полосой, с перьями цапли по бокам, очень заметен, бросается в глаза. Такие носили воины агемы, от которых осталось… По пальцам счесть можно…
Спартанцы запели пеан, и двинулись вперед. Воплощенное презрение к смерти: только две первых шеренги имели панцири, остальные – лишь щит, простой конический шлем и копье. Все остальные эллины, не сговариваясь, ответили бы, что это все от спартанской бедности. На эксомиды мол денег не хватит, совсем голыми в бой пойдут, а всем станут рассказывать, что де «пращуры им так заповедали».
– Иди твердо, копьем коли, щитом бей! – затянул Гелланик.
– Ха-ай, щитом бей! – подхватили воины.
Флейтисты высвистывали все убыстряющийся ритм, гипасписты шагали в ногу, нисколько не уступая выучкой «пешим друзьям». Собственно, подавляющее большинство начинало службу в фаланге, в корпус щитоносцев переводились отличившиеся в горных войнах с иллирийцами, где нечасто македонянам удавалось вести «правильный» бой.
Спускаясь с гряды, чуть подзадержался Тимандр и теперь поспешал, ликвидируя разрыв в стене щитов.
Спартанцы идут, на шеренгу сбоку глянешь – один человек. Глаза над кромками щитов, как у каменных некрашеных статуй, словно бельма без зрачков, спокойно-неживые.
Тимандр оглянулся на своих: как они, не дрожат ли колени?
Линия гипаспистов чуть извилиста, но движется ровно. На скулах ближайшего к командиру воина играли желваки, у следующего за ним капля пота блестит на бритой щеке. Да, сразу после быстрого марша в бой, но и спартанцы тоже не свежие.
Песня флейт и слитный топот тяжелых сандалий-эндромид, не люди идут навстречу, а древние спарты, проросшие из драконовых зубов.
«Ну уж нет. Бивали эти зубы-переростки и не раз. И мы побьем».
Но мысль не покидает:
«Стоит ли искушать судьбу, посылая против них равные силы?»
– Тимандр!
– Кто меня зовет?
Подбежал гипарет Гелланика.
– Не торопись, вместе ударим! С агрианами!
Гипарет тычет рукой куда-то вперед и левее. Тимандру плохо видно, но вот, кажется, различил: по гребню бежит человек. Там, поодаль, сбились в кучу фракийцы. Растратив стрелы и дротики, они не решаются атаковать монолит.
А ведь неплохая идея. У спартанцев на флангах илоты, надо бы их снести.
– Тише шаг! Делай, как я!
Замедлились. Крылья фаланги щитоносцев далеко охватывают спартанские шеренги, это хорошо, намнем бока вепрю.
Но Гелланик придерживается другой точки зрения:
– Тимандр! – прокатилась волна по рядам справа, – синасписм! Сомкнуться в кулак!
Синасписм – это строй, еще более тесный, чем тот, которым обычно идет в атаку фаланга. Четные ряды входят в промежутки между воинами нечетных, отчего монолит становится еще плотнее, а его глубина меньше. Шагать в таком тяжело, используют синасписм для обороны. А что, следует обороняться? Не верит Гелланик, что сдюжим? Однако вспомнил Тимандр и желваки на скулах воинов и скрип зубовный. Лучше перебдеть…
– Синасписм!
Это вам не строй «пеших друзей» с их двенадцатилоктевыми оглоблями ворочать – сомкнулись вмиг, поучитесь-ка, «драконьи зубы».
Те и ухом не ведут, еще и скалятся. Ага, противник меняет построение, значит, заметался, значит дрогнул. Вот уже мы его сейчас приложим!
Ну, кто там самый шустрый?
И как по заказу клич с правого угла лаконского монолита:
– Кто из вас храбрец?! Кто сразит врага?
– Я!!!
Вот и все понятно с вами, спартанцы. Смертные вы, титан себя накручивать не станет.
А раз смертные…
Монолит рванулся вперед, бегом. Встретим, обнимем. Ну, македоняне?!
– Алалалай!
И дальше уже ничего человеческого в этом надрывном реве сшибающихся волн.
Столкнулись!
И пошла работа…
Принять удар на щит, отбросив вверх, поднырнуть в длинном выпаде в ноги и сразу бросок вперед, щит в щит, толкнуть, сбить с ног. Стоит, зараза. Второй ряд колет сверху вниз, прямо в рычащие рожи, и нащечников-то у них нет, только попади! Ага, попадешь тут, не для того их там с пяти лет гоняют, чтобы они стояли столбом рот разинув.
Спартанцы страсть, как любят потолкаться. Только они по всей Элладе предпочитают такую свалку, где и копьем не взмахнуть. Не бьются фаланги «продавливанием», хаос получается, передним не повернуться, и все преимущества монолита вмиг улетучиваются. Очень долго учиться надо такому бою, а какой полис себе может позволить столько времени выделить на подготовку гоплитов, обычных граждан, призванных на краткую службу? Даже богатые Афины не могут. А у спартанцев этот хаос управляемый, они ему с малолетства учатся, ибо ничем иным в жизни и не занимаются.
Но гипасписты не ополченцы, раз в год собираемые полисом на учения. Филипп создал постоянную армию и подготовкой она спартанцам уступать не желала. Значит, толкаться будем? Ну, давай!
Македонян больше, построились они плотнее. Вперед, Красные плащи, сдвиньте глыбу. Животы не надорвите. А глыба-то не лежит на месте, сама прет.
Агесилай, вне себя от изумления, сделал шаг назад. На периферии зрения пошло какое-то движение. Полемарх скосил глаза направо, а там…
– Кандаон!
У этих варваров половина имен эллинские, а все равно в атаке не Ареса поминают, а своего бога. Имя чужое, но сам бог вполне подходящий. В смысле, своим завсегда поможет.
Агриане, потрясая длинными ромфайями, врубились в ряды илотов, как волки в собачью свору. И у тех и у других клыки и когти имеются и облик схож, да вот что-то псы заскулили, хвосты поджали…
– О дисе, Кандаоне!
– Павсаний, прикрой!
Полемарх повернулся вправо и отточенным движением вогнал копье в незащищенный живот набегавшего фракийца. Наконечник вышел из спины на две длины ладони.
– А-а-а, улке мука! – фракиец и не думал умирать.
Полемарх легко отбил длинный слабоизогнутый вперед клинок, и хотел выдернуть копье из тела мертвого фракийца, но «покойник», бешено вращая глазами, вцепился в древко и, надеваясь на него,
