засохшей крови булыжниках мостовой, лежала голова. Она таращилась единственным глазом на ворону, что нетерпеливо подпрыгивала поблизости, подозрительно косясь на свою более наглую товарку, сидевшую на голове, и суетливо ковырявшую клювом пустую глазницу.
– А ну пошла прочь, поганая тварь!
Ворона так увлеклась, что едва не проворонила прилетевшую палку, от которой смогла увернуться в самый последний момент. Обе падальщицы, громко хлопая крыльями поспешили убраться, но не слишком далеко. Уселись на крышу соседнего дома и сердитым карканьем выразили свое отношение к отогнавшему их от трапезы человеку.
Голова, которой давно уже безразлично, что с ней происходит, взлетела с мостовой, подхваченная на жесткие, свалявшиеся на затылке волосы.
– Так и есть, это Варахран. Вчера в спешке забыли… – произнес поднявший голову.
– Бедняга, совсем не узнать, – сочувственно протянул другой голос, – у-у, нечисть!
Последние слова относились к воронам, одна из которых, подпрыгнув разок на козырьке крыши, поспешила ретироваться, а вторая, склонив голову набок, следила за двумя щитоносцами-такабара, одетыми в одинаковые голубые рубахи и красные фригийские колпаки. Их щиты, выполненные в форме полумесяца, закинуты за спины. Один из воинов положил отрубленную голову в мешок, второй выдернул из борта перевернутой телеги застрявший топор. Еще несколько их товарищей подбирали с мостовой оружие, как целое, так и поломанное, несшее на себе бурые запекшиеся пятна, растаскивали к стенам телеги и бочки, перегораживавшие улицу. Большую часть трупов уже убрали.
– А ну, расступись!
На улице появились два десятка воинов в шафрановых одеждах и башлыках, прикрывавших лицо от подбородка до носа. Вооруженные прямоугольными щитами и короткими копьями, они бежали трусцой, друг за другом, двумя колоннами, образуя коридор и выгоняя такабара за его пределы.
– Дорогу! Дайте дорогу!
По мостовой застучали копыта. Несколько всадников, обдав пехоту ядреным запахом свежего конского навоза, пронеслись по улице. У завала им пришлось остановиться, один из них, багрянобородый перс, весь в золоте, даже поднял коня на дыбы.
– У, Акем Мана[10]! Долго копаетесь, дети шакала! Быстрее расчистить! – для пущей убедительности всадник, явно главный здесь, стегнул плетью одного из такабара, те сразу же забегали быстрее.
Через завал пробирался человек.
– Господин! Господин Фарнабаз, Сирфака там нет!
– Как нет?! – возопил Фарнабаз, флотоводец Великого царя, снова подняв на дыбы атласно-черного тонконогого жеребца, отчего у него с головы едва не слетела тиара, – куда провалился этот шелудивый пес!
– Не знаю, господин!
– О, Ненавистный, за что обратил на меня свой черный взор? Защити светозарный Михр[11] и надели этих бесполезных людей хоть толикой храбрости! – Фарнабаз повернулся к одному из всадников и приказал, – разыщи Мемнона, немедленно!
Родосец приходился Фарнабазу, сыну Артабаза, бывшего сатрапа Фригии-на-Геллеспонте, родным дядей. Отец флотоводца, давний друг Мемнона, много лет назад женился на сестре эллина. Племянничек, однако, слыл изрядным гордецом и в данный момент мнил себя выше дядюшки, ибо командовал немалой частью персидского флота, а родосец по его мысли – разбитый македонянами неудачник. Хотя и родственник, друг отца, которого следовало почитать. Фарнабазу около двадцати пяти, но пышная, окрашенная охрой борода, делала его гораздо старше своих лет.
Мемнон отыскался в гавани, где он командовал погрузкой войск на корабли. Этот сорокашестилетний муж, одетый по-персидски, выделялся в толпе эллинских наемников, как пестрый петух среди одинаково-безликих кур. С флотоводцем они не пересеклись, ибо тот прибыл в город не по воде, а прискакал верхом.
Эфес, раскинувшийся в окружении холмов и болот, располагался в тридцати стадиях от моря, однако имел сразу две гавани, одну в устье реки Кайстр, где сейчас стояли пятьдесят триер Фарнабаза, а другую прямо в черте городских стен. Внутренняя рукотворная гавань, довольно обширная, соединялась с рекой узким и длинным каналом. По этому каналу один за другим корабли Мемнона выходили в море.
– Ты что делать, дядя?! – от возбуждения перс слегка коверкал эллинскую речь, хотя этот язык ему не менее родной, чем персидский, – кто тебе позволять уходить Эфес?
– Три дня назад они уже были в Смирне, Фарнабаз! Нагрянут сюда в любой момент! А ты видел, что тут творится?
– Это все неумение глупый Сирфак. Не мог утихомирить толпу нищих! Шахиншаху станет известно все.
– Давай, беги к царю, докладывай, племянничек, – огрызнулся Мемнон.
Фарнабаз помрачнел.
– Я не стану доносить на тебя, дядя, как ты мог подумать! Но этому ублюдку, которому доверили город, не сносить головы!
– Не известно, кто дотянется до него первым. Ты недоволен, что я оставляю Эфес? А кто, вместо того, чтобы оказывать помощь, увез полторы тысячи бойцов в Аттику!
– Я выполнял приказ Автофрадата, а он – Великого шаха!
Военачальник Автофрадат командовал основными силами персидского флота, молодой Фарнабаз был у него на подхвате.
– Я не виню тебя, а лишь объясняю сложившуюся ситуацию. Половина оставшихся наемников разбежалась, едва эти шакалы узнали о нашем разгроме при Гранике. И смерть Александра не смогла остановить трусов.
– Но ведь большая часть псов свалила в свою конуру, только этот ублюдок Антигон остался, чтобы пограбить.
– Пограбить? Это при дворе Великого царя такое мнение? Или так считает Автофрадат? Это заблуждение, племянник. Они не грабить остались. Какими силами я должен воевать с македонянами? Эта, «толпа нищих», как ты выразился, вчера едва не вышвырнула меня из города. Я потерял двести человек в уличных боях! Местные олигархи, шавки Сирфака, бегут из города, никто не желает сопротивляться. У меня осталось всего три тысячи бойцов, а положиться я могу, в лучшем случае, едва на половину из них. Мне донесли, что македонян десять тысяч. Как, скажи мне, я должен противостоять им, когда мне в Эфесе нож нацелен в спину?
У Фарнабаза борода оттопырилась вперед от удивления, а глубоко посаженые черные глаза расширились.
– Десять тысяч? Так много? Проклятье, этот лжец Агис говорил – их в три раза меньше! Собака…
– Антигон, очевидно, смог удержать наемников, кто-то еще присоединился. Не удивлюсь, если мои шакалы переметнулись.
– Я могу послать на берег только тысячу…
– Этого не хватит даже, чтобы замирить город. Я ухожу в Милет и организую оборону там.
– Шахиншах не позволит сдать город без боя! – вспыхнул Фарнабаз, – нам снимут головы…
– Погоди-ка немного, – перебил его Мемнон.
Родосец подозвал раба.
– Мои вещи еще не погрузили?
– Нет, господин!
– Принеси царский указ.
Раб убежал, но возвратился очень быстро. За время его отсутствия флотоводец молчал, хищно раздувая ноздри и подозрительно поглядывая на дядю, который, ожидая раба, вернулся к руководству погрузкой.
– Вот, господин.
Мемнон развернул перед носом Фарнабаза папирус с большой царской печатью. Двуязыкий текст
