засопел.
«Мама…»
Клеопатра вздрогнула.
«Это ведь я – мама!»
Почему же у нее на руках мальчик выгибается и плачет, а у этой девушки, все достоинство которой – полные груди, спокойно спит? Это ведь не она рожала ее обожаемого мальчика. Боги, почему так?!
Стараясь не шуметь, Клеопатра вышла из покоев на балкон гинекея. Внизу, во внутреннем дворике, тихонько журчал маленький фонтан в центре обложенного мрамором бассейна.
В Пелле был такой же и даже фигура рыбоногого Тритона, трубящего в раковину, похожа. Только в Пелле еще стояли рядом ее качели с резным кипарисовым сиденьем, подвешенным на цепочках, увитых плющом. Она качалась, смеялась, бегала наперегонки с Кинаной, а с балкона за ними без улыбки наблюдала чужая женщина. Ее мать…
«Неужели и мне такая же судьба?»
А память услужливо подсовывает говорящую маску:
«Мамки для этого есть. Не хватало еще дочери славного древностью рода Пирридов, потомков Ахилла, уподобиться черной девке! Не будешь сама кормить».
Она не посмела возразить, с младенчества боялась этого непреклонного, привыкшего повелевать голоса. Она очень рано впервые ощутила зависть и направлена та была на всегдашнюю подругу детских игр, Кинану, сводную сестру, дочь ее отца, Филиппа, рожденную иллирийкой Авдатой. Кинана знала любовь матери. Ее, рожденную вне брака, не вскармливали мамки, она не плакала испуганно, когда родная мать брала ее на руки.
Олимпиада ненавидела Кинану и ее мать, но, копя злобу, не смела перечить Филиппу. Каждый раз, натыкаясь взглядом на иллирийского ублюдка, царица вспоминала те, наполненные отчаянием дни, когда она мучилась от мысли, что ненавистное, утомившее её бремя, по предсказанию опытных бабок вовсе не сын, а девчонка – немилость богов. Тем невыносимее было видеть рядом с собой такую же пузатую Авдату и не знать, кого она принесет царю. Боги все же сжалились: иллирийка родила дочь. Но Филипп не удалил от себя плод мимолетной страсти. Царь повелел воспитывать обеих дочерей, законную и незаконную, вместе. Как он решил, так и будет.
Ну уж нет. Олимпиада не допустит, чтобы эту сучку воспитали царицей. Вот и носилась по полям верхом на подаренном ей отцом гнедом «фессалийце» дикая амазонка Кинана, училась владеть оружием, как ее мать, дочь племени воинов. Клеопатра чинно сидела в гинекее под бдительным оком нелюбимой матери и завидовала Кинане.
Отец выдал незаконнорожденную дочь замуж за своего племянника, Аминту, у которого когда-то отобрал царство. Родственные души, в обоих текла царская кровь, оба удалены в тень. Соединенные без желания, по непонятному расчету всевластного отца и дяди, они вскоре полюбили друг друга. У пары родилась дочь, Адея. Но счастье было совсем недолгим. Пал от руки убийцы Филипп и младший брат Клеопатры, которого она едва знала, и помнила больше пятилетним ребенком, смешно хмурящим брови и склоняющим голову набок, взошел на престол. Александр убил Аминту, сделав сводную сестру вдовой. Клеопатра так и не узнала, сам ли он решился на это или ему подсказали.
В день смерти отца она вышла замуж за царя Александра Эпирского. Филипп был заколот прямо на свадьбе, но у дочери не нашлось для него ни слезинки, она готовилась навсегда убраться из ненавистного дома. Клеопатра прежде ни разу не видела мужа, родного брата матери, приходившегося ей, таким образом, дядей, но гоня прочь тревоги, готова была неустанно благодарить его, что он заберет ее далеко- далеко.
Отъезд после свадьбы задержался, и Клеопатра видела все, на что оказался способен ее родной братец. Она помнила день, даже не казни – убийства Аминты. Помнила Кинану, черную от горя, не смеющую вымолвить слово во спасение мужа, и торжествующую Олимпиаду. Она испугалась, представив на мгновение, что превратится в такое же чудовище.
«Никаким мамкам детей не отдам!»
Как она была наивна…
Замуж ее выдали поздно, в двадцать два года, и Клеопатра уже успела записать себя в старые девы. Она прекрасно знала, что ей предстоит в первую брачную ночь, но, засидевшись в девках, понапридумывала себе всяких глупых страхов, усиленных потрясением от зрелища окровавленного отца в праздничных одеждах и с венком на голове. Результат – Александр, посмотрев на бледную, сжавшуюся в комочек молодую жену, даже не перешагнул через талам[14]. Он не пришел и на следующий день, и через день. Он так и не прикоснулся к ней, до самого отъезда, почти не появляясь в гинекее. Да, она понимала, всем сейчас уж точно не до ее переживаний. Муж большую часть времени проводил с братом, который устранял препятствия со своего пути к трону. Он старший сын царя, его любит войско, успевшее убедиться в выдающих способностях наследника Филиппа. Кто оспорит его права? А людей, между тем, все равно убили много. Что старик, что младенец – всяк опасен сыну Филиппа…
Мир Клеопатры, и без того маленький, сжался до размеров одной единственной комнаты. Казалось, все забыли о ней, даже мать. Последнее совсем не огорчало.
Наконец наступил день отъезда. Короткое прощание. Поцелуй в лоб от брата. Она украдкой глянула на его руки. Руки, как руки. Чистые.
«Чти своего мужа и подари ему наследника», – это уже мать. Голосом можно гвозди заколачивать…
Ну что, сбыли девку с рук? И ладно.
Все случилось уже здесь, в Додоне. Может она просто устала бояться, но не зря ведь «отчаяться» – означает еще и «решиться». Так или иначе, но тогда, в мятущемся полумраке спальни, освещаемой десятком свечей, распуская на плечах завязки длинного, до пят, белоснежного хитона, она вызвала в памяти образ смеющейся амазонки Кинаны. Сестра скакала верхом, одетая лишь в эксомиду с распущенным поясом. Летящая на ветру ткань, крылья за спиной, даже не пытающиеся скрыть то, что под ними, заставляли расширяться от изумления глаза случайных свидетелей этой бешеной скачки, а кое у кого в середине тела разбегалась кровь. Клеопатра улыбнулась и как под ледяной водопад бесстрашно шагнула, переступив через упавшую на пол одежду. Александр тоже улыбнулся, расстегивая пояс, и тогда она поняла, что не боится больше ничего. Совсем-совсем.
Александр старше на двенадцать лет, он вступил в пору расцвета зрелости. Как там сказано у Солона?
Как раз, пятая седмица Александру. Ну, а что с голой женщиной на ложе делать, он еще в третью узнал.
Сильные руки подхватили Клеопатру, закружили по комнате, срывая свечное пламя. А что потом было, о том мужчине прилюдно говорить не следует. Хоть и знают все, но одно дело прелести да умения флейтисток обсуждать, а другое – законной жены. Что же до Клеопатры – опытный и терпеливый муж любые оковы с души снимет. Что рабыни нашептали, все забыла наперво, но едва руки мужнины ласково по коже заскользили, и вспоминать не пришлось. Сама всему научилась.
И потянулись дни счастья, о каком даже мечтать нельзя. Одно плохо, как ни прислушивалась к себе Клеопатра, сердце заставляя замереть, а все впустую. Не зарождалась жизнь. Год прошел, Александр хмурится начал. Говорили ему: «Так бывает». Конечно, бывает. Все знают. Нет в том ничего странного, на все богов воля. Но беспокойно на душе. А потом, в один прекрасный день…
«Непраздна я».
Как он пировал на радостях! Слуги под руки до ложа довели, ноги царя уже не держали, а язык и
