Размышляя таким образом об универсальном аспекте проблемы фрау Анны, битве Эроса и Танатоса, я наткнулся на корень, питавший болезнь. До сих пор, я не сумел выделить какое-либо событие в ее жизни, способное спровоцировать развитие истерии. Боли в области груди и яичников начались в период, когда она наслаждалась успехом и счастьем. Прерванная карьера развивалась успешно, она с нетерпением ожидала первой увольнительной мужа, и верила, что теперь все будет хорошо. Пациентка не смогла назвать ни одного неприятного происшествия, с которого могла начаться болезнь. Перед тем, как лечь в постель, она написала мужу полное нежности письмо, намекнув, что, когда он вернется домой на короткий отпуск, надеется от него забеременеть. В ту же ночь пациентка проснулась, потому что начались боли.
Однажды она явилась на сеанс анализа в необычно веселом расположении духа. Пациентка рассказала, что ей пришло письмо из Петербурга от старой подруги с прекрасными новостями. Они с мужем сумели выжить в смутные времена, хотя, разумеется, многое потеряли, и бог благословил их сыном. Хотя ему уже исполнилось три года, мадам Р. напомнила своей бывшей ученице о давнем обещании стать крестной матерью ребенка. Впервые за неполных четыре года Анна получила известия о судьбе подруги; это была первая весточка
Однако когда она выражала радость при мысли, что станет крестной, умеренные боли, которые она продолжала испытывать, резко усилились, причем до такой степени, что она умоляла отпустить ее домой. Я не мог позволить пациентке уйти, не попытавшись найти причину столь внезапного ухудшения, и спросил, не завидует ли она мадам Р. в связи со счастливым событием в ее семье. Бедная женщина плакала от боли, но категорически отвергла подобные грешные мысли. «В таких чувствах нет ничего удивительного или неприличного, фрау Анна», — сказал я. — «Ведь если бы вы продолжали жить с мужем, счастье несомненно посетило бы и ваш дом». Всхлипывая, она по-прежнему утверждала, что не чувствует ни малейшей зависти, но невольно подтвердила мои слова, вертя в руке крестик. Я решил, что настало время сообщить ей, каким «божьим даром» оказался для меня этот религиозный символ; но прежде чем я смог объяснить причину, она возбужденно воскликнула, что в памяти всплыли новые подробности о том дне, когда начались болезненные ощущения.
После вечернего концерта, прежде чем отправиться домой и написать мужу, она поужинала вместе с тетей. Теперь она припоминает, что именно тогда в последний раз до нее дошли известия относительно мадам Р. Она узнала о судьбе подруги по счастливой случайности. Муж написал ей, что беседовал с офицером из русской столицы. Покончив с формальностями, они обнаружили, что имеют общих знакомых. Офицер знал подругу фрау Анны; по его словам, мадам Р. здорова и готовится стать матерью. Фрау Анна обсудила радостную новость с тетей. Неужели это правда? Не опасно ли иметь ребенка в таком возрасте? Какой подарок ему купить? Тетя предложила послать крестик, и Анна согласилась. Вот все, что пациентка вспомнила о содержании беседы. Она отправилась домой, написала радостное, полное любви письмо мужу, а ночью проснулась совсем больной.
Во время рассказа, молодая женщина, которой из-за охватившего ее радостного возбуждения стало немного легче, теребила крестик. Выслушав ее, я вновь обратил ее внимание на этот бессознательный жест, объяснив его важность для установления истины. Мои слова вызвали резкое усиление боли, но, вместе с тем, в памяти пациентки всплыла целая вереница забытых фактов о роковом вечере, что дало возможность развязать запутанный узел болезни. Стоит ли говорить, каких мучений это стоило ей, сколько раз мне пришлось преодолевать ее сопротивление, прежде чем мы достигли искомого результата. Суть истории такова:
Новости из Петербурга не только обрадовали ее, но и сильно расстроили. Она призналась, что причиной огорчения стали навязчивые мысли о том, что, разреши она мужу нормальную эякуляцию во время интимных отношений, скорее всего, тоже сейчас ожидала бы ребенка. Но она постаралась отвлечься от чувства досады, раздумывая, какой подарок выбрать ребенку. Во время разговора тетя упомянула о том, что ее собственный крестик достался ей от рождения, и после причастия она не снимала его ни днем, ни ночью. Она с гордостью коснулась серебряного креста на груди. Как сильно он потерся, заметила она, а вот у Анны почти новенький, по той простой причине, что мать сорвала его с себя в день свадьбы, и больше никогда не надевала. Так она отреагировала на враждебное отношение родителей. С того дня она перестала соблюдать религиозные обряды. Крест лежал в шкатулке, где хранились драгоценности, пока не перешел к дочери.
Тетя допустила довольно бестактное замечание относительно характера своей покойной сестры, назвав ее самовлюбленной и падкой на развлечения. Сразу же спохватившись, она стала расхваливать ее и с ностальгией вспоминать о тех давних годах. Она редко говорила о прошлом, воспоминания причиняли ей боль; фрау Анна, напротив, очень любила участвовать в разговорах о матери, которую едва помнила. Тетя отметила, что сестра отличалась редкой красотой; ну, разумеется, и она тоже, пока не стала старой и дряхлой, ведь близнецы походили друг на друга как две капли воды. Она достала альбом с семейными фотографиями, чтобы доказать свои слова. Улыбаясь, вспомнила, что о них говорили: отличить одну от другой можно только если взглянуть, есть ли крестик на шее! Анна, разглядывая изображение юных цветущих дам, тоже улыбнулась. Кажется, она смутно припоминала такие речи. Неожиданно в памяти всплыл совершенно забытый эпизод детства: инцидент в беседке. Картина, которую она тогда воссоздала, и теперь пересказывала мне, отличалась от предыдущей версии одной деталью.
Маленькая Анна, распаренная и изнемогающая от скуки, досадовала, что мать полностью сосредоточилась на рисовании. После полуденной трапезы все куда-то исчезли. Анна решила вернуться в прохладу дома и поприставать к няне. Она забыла, что в тот день няня работала до обеда. Девочка выпила лимонад, поиграла немного в детской с куклами. Когда она снова вышла наружу, жара спала. Девочка стала обследовать сад, увидела сцену в беседке. Она поразилась невероятному зрелищу обнаженных плеч и груди своей тети, и скрылась в кустах. Потом отправилась на пляж, чтобы спросить у мамы, почему дядя и тетя так странно вели себя. Но мама уже дремала, лежа на камне. Девочке запретили беспокоить взрослых, когда они спят, поэтому Анна вернулась в дом и снова стала играть с куклами. Втайне она даже радовалась, что мама спала, — ведь на самом деле на пляже была вовсе не она. Не считая тысячи непостижимых для взрослого примет, по которым ребенок всегда узнает свою мать, она не могла не заметить платье с высоким воротником, которое всегда носила тетя, тусклый блеск серебряного креста на шее. Все это резко контрастировало с потрясающим зрелищем обнаженной плоти в беседке.
Но тогда что там делал дядюшка-весельчак вместе с мамой? Чересчур сложный, приводящий в смятение вопрос, и ребенок, заигравшись, просто забыл о нем. Взрослая Анна, увидев всплывший в памяти эпизод с точки зрения накопившегося жизненного опыта, мгновенно сделала самый страшный для себя вывод, и, как в детстве, он оказался непосильным бременем для сознания молодой женщины. Хрупкая вера в собственную полноценность питалась благостью, исходящей от иконы безупречной матери. Одна- единственная трещина, — и вера ломается, а вместе с ней молодая женщина. И вот уже эпизод с объятиями в беседке, увиденный одним летним днем, превращается в сцены преступной страсти, происходящие каждым летом в великом множестве «беседок». Мать сняла крестик, потому что была недостойна носить его: так размышляла пациентка, пока тетя предавалась воспоминаниям о юности. И тут мгновенная мысль — она сама недостойна носить крест, ей тоже надо сорвать его с шеи.[20]
Но почему? Ей не приходит в голову ни единой причины. Она исправно соблюдает религиозные обряды и живет безгрешно. Слишком безгрешно! Не завидовала ли Анна в какой-то мере своей матери? Да, пусть она была недостойной женщиной; зато какое наслаждение довелось ей испытать, если, невзирая на любой риск, при малейшей возможности она спешила в объятия любовника! Понятно теперь, к кому она уезжала, надолго оставляя дочь на попечение няни. Как грустно, во мне, наверное, не хватает чего-то очень важного, думает Анна, ведь я даже представить себе не способна, что проеду сотни миль, ради очередной пытки в постели! Что во мне не так? Яд течет и в моей крови, но действует совсем, совсем по- другому. И мне даже не с кем разделить свою ношу, нет близкого человека, как у мамы. Я совсем одинока. Неожиданно правда о себе, которую она раньше не желала видеть, яркой вспышкой осветила сознание, словно молния прорезала тьму. Нет, я способна уехать за сотни миль от дома, — прямо сейчас, если такое было бы возможно, — чтобы увидеть подругу! Но теперь она носит его ребенка, а значит, я одинока, как никогда!
Теперь все стало ясно. Я слушал ее взволнованную речь, в полной уверенности, что знаю конец этой
