выражали умеренно антисемитские взгляды, однако не так часто и в гораздо более мягкой форме, чем большинство других. Никаких столкновений на данной почве у них не происходило по той простой причине, что она не сочла нужным сообщить супругу о таком незначительном факте, как наличие еврейских корней.[15] То, что она изобразила достойного человека в таком карикатурном виде, очень расстраивало пациентку. Чтобы успокоить ее, пришлось объяснить, что подобное отношение совершенно естественно: ей пришлось причинить ему боль, что в свою очередь заставляло страдать ее; став невольной причиной душевных терзаний, он вызвал ее гнев.
Раскрыв сексуальные проблемы семейной жизни пациентки, я сумел выявить еще один неприятный эпизод ее прошлого. После того, как я дал ей изучить недавно опубликованную историю болезни,[16] она неоднократно выражала желание обсудить со мной маниакальное пристрастие упомянутого там пациента к coitus more ferarum (как правило, со служанками и женщинами определенного поведения). Этот предмет чрезвычайно заинтересовал ее; разумеется, я вспомнил об эпизоде, описываемом в самом конце ее «дневника». Развивая тему, я выразил удивление, что подобная форма полового акта, к которой обычно не прибегают люди из приличного общества, стала ей знакома. Подобный вопрос она восприняла болезненно, дыхание нарушилось. Оправившись, она рассказала об инциденте, связанном с А., студентом, от которого она забеременела в Петербурге.
Он произошел во время воскресной поездки на яхте по заливу; эпизод, который ранее она описывала как самое светлое воспоминание о своей петербургской любви. Их отношения продолжались уже примерно три месяца, между ними сформировалась одухотворенно-романтическая связь, остававшаяся, по выражению самой фрау Анны, «белой». На яхте было примерно двенадцать молодых людей. Поездка началась довольно спокойно и приятно. Они развлекались, чередуя политические дискуссии с неумеренным употреблением горячительных напитков, имевшихся в изобилии благодаря богатому отцу А. Затем, на второй день плавания, Анна и ее друг серьезно поссорились из-за мадам Р. Преподаватель пригласила девушку, в числе других учениц, к себе домой, чтобы посвятить день интересной беседе и другим культурным развлечениям. А. обвинил Анну в том, что она продала душу эстетизму. Положение усугубилось тем, что он с другими членами кружка признал необходимость насилия в политической борьбе. Муж мадам Р. был убит взрывом бомбы, предназначавшейся какому-то государственному деятелю; Анна своими глазами видела последствия террора, — одиночество и горе своей любимой учительницы. Она заявила А., что покидает группу.
Одурманенным алкоголем, охваченный яростью, А. совершенно преобразился. Он больше не был юношей, которого она любила. Приятная прогулка на яхте приобрела зловещий смысл, став кошмарной реминисценцией «Бесов» Достоевского. А. тыкал сигарой ей в волосы, всячески угрожал. Анна заявила, что между ними все кончено, и отправилась в свою каюту, чтобы выплакать горе. Потом она уснула. Через некоторое время ее разбудил шум. Проснувшись, она увидела ужасную и унизительную сцену. Лежа на соседней койке, А. и еще одна девушка из их группы, совокуплялись.[17] Нисколько не смутившись, А. принялся осыпать Анну оскорблениями и издевательствами. Ясно, что он разбудил Анну намеренно. Она не стала дожидаться, когда яхта причалит. Пациентка с детства хорошо плавала; она прыгнула за борт и добралась до берега.
К своему несчастью, несколькими неделями спустя, она позволила А. убедить ее, что он раскаивается и любит ее по-прежнему. Он оправдывался тем, что слишком много выпил, говорил о беспокойном духе времени, об отсутствии между ними интимных отношений. Она вернулась к А. и вскоре стала его любовницей. У нее появились те же мучительные галлюцинации, что и позже, во время замужества. Она стала жить в его квартире. Забеременела. Однажды обнаружила, что он уехал на юг в компании девушки, с которой развлекался на яхте. В этот ужасный период ее спасла дружеская поддержка мадам Р., ибо девушка постоянно бродила по мостам через Неву с мыслями о самоубийстве. Фрау Анна убеждена, что после выкидыша только откровенный разговор с подругой учительницей, закончившийся приглашением пожить в ее доме, спас девушку от неминуемой развязки.
Рассказ об этом периоде стоил пациентке стольких мучений, что я никак не мог решиться задать вопрос, почему она несколькими месяцами ранее вспоминала о плавании на яхте с такой ностальгией. Когда наконец спросил, она притворилась, что говорила еще об одной прогулке по реке, в другое время, а я их перепутал.
Болезненные явления продолжались с прежней интенсивностью; она плохо спала, вновь исхудала и вернулась к прежней диете, — апельсинам и воде. Однажды, она спросила: «Вы говорите, что болезнь скорее всего связана с событиями в детстве, которые я забыла. Но даже если вы правы, прошлое не изменишь. Как же вы тогда поможете мне?» Я ответил ей: «Без сомнения, судьба с большей легкостью избавила бы вас от болезни. Однако мы с вами добьемся многого, если сумеем обратить страдания, провоцируемые болезнью, в обычные переживания из-за неудачно сложившейся жизни».
Именно тогда, во время болезненно медленного продвижения к истокам таинственной болезни молодой женщины, я стал связывать ее недуг со своей теорией инстинкта смерти. Анализ трагического парадокса, управлявшего судьбой фрау Анны, как-то незаметно привел к тому, что общие идеи, изложенные в незаконченной статье «По ту сторону принципа наслаждения»[18] стали обретать четкую конкретную форму. Она жаждет удовлетворить нужды своего либидо; и в то же время всеподавляющая воля некой непонятной мне силы заставляет отравить самые истоки ручья наслаждений. По ее собственному признанию, она обладает необычайно сильным материнским инстинктом; и тут же декрет верховного правителя, имя которого остается тайной, категорически запрещает иметь детей. Она любит поесть; однако ограничивает себя жесточайшей диетой.
Необычным также (хотя слишком долгие занятия психоанализом частично притупили во мне понимание странности данного явления) было навязчивое стремление рассудка пациентки вновь пережить штормовую ночь, когда она узнала о смерти матери в горящем отеле. Я уже упоминал, что в определенные моменты выражение лица фрау Анны напоминало мне невротиков, заболевших вследствие боевых действий. Нам до сих пор неясно, почему эти несчастные жертвы войны вновь и вновь заставляют себя переживать во сне события, послужившие причиной психической травмы. Но дело в том, что не только невротикам, а практически всем людям присуща иррациональная жажда повторения. Например, однажды я наблюдал, как играет мой старший внук. Он снова и снова повторял действия, которые для него знаменовали лишь весьма неприятное событие, поскольку они относились к отсутствию матери. Сквозь всю жизнь некоторых людей прослеживается цепь поступков, которыми они намеренно причиняли себе страдания. Я стал рассматривать фрау Анну не как человека, отделенного от обычных людей болезнью, но как индивидуума, в котором истерия многократно усилила и четко выделила
Разве в нашей с вами жизни не присутствует «демон повторения», и если так, откуда ему исходить, как не из самых древних составляющих человеческого естества — инстинктов? А следовательно, вправе ли мы предположить, что все живые существа мечтают вернуться в изначальное, неорганическое состояние, из которого они некогда появились по воле случая? Зачем же еще, подумал я, существует смерть? Ведь она не является абсолютно необходимой данностью, берущей начало в сущностных основах жизни. Смерть скорее может рассматриваться как целесообразность. Так я рассуждал.
Фрау Анне просто суждено было оказаться, так сказать, в первых рядах наступающих, а ее «дневник» — последняя сводка событий с передовой. Но и гражданскому населению, если мне позволено так величать здоровых людей, тоже по собственному опыту знакома постоянная борьба инстинктов жизни (либидо) и смерти. Дети, армии строят кирпичные башни лишь для того, чтобы их разрушить. Самые обычные влюбленные знают, что час их победы — это также час поражения; и, торжествуя, смешивают погребальные венки с праздничными гирляндами, называя завоеванную страну «le petit mort». Хорошо знакома изнурительная борьба двух начал и поэтам:
