только мы в состоянии их извлечь.
Существует шутливая фраза: «Любовь — это тоска по родному месту»; всякий раз, когда человеку пригрезится какой-нибудь край или район, и он во сне говорит себе: «Мне все кажется знакомым. Я уже был здесь», мы вправе истолковать подобную местность как символ материнских детородных органов, либо ее тела в целом. Те, кому я давал возможность в познавательных целях изучить дневник фрау Анны, неизменно испытывали упомянутое выше чувство: «белый отель» им знаком, так как представляет из себя тело их матери. Это место, где не существует греха, нет тяжкого груза нечистой совести, терзающей нас, — на сей счет пациентка говорит нам, что потеряла по дороге багаж и явилась, не обремененная даже зубной щеткой. Отель общается с нами языком цветов, запахов и вкусов. Не стоит пытаться уложить в рамки жесткой классификации его символы, как делали некоторые ученики. Например, утверждали, что холл отеля является ротовой полостью, лестница, ведущая в номера, соответственно, пищеводом (по мнению других, актом совокупления), балкон — грудью, окружающие здание пихты — лобковыми волосами, и так далее; гораздо более существенным фактором для правильного толкования выступает общая атмосфера белого отеля, его беззаветная преданность оральной активности, — брать в рот, сосать, кусать, жевать, глотать, — со всем нарцистическим упоением младенца, припавшего к материнской груди. Мы видим здесь безграничную единичность самых ранних лет ребенка, аутоэротический рай, карту нашей первой страны любви, нарисованную со всей belle indifference одержимым пером истерика.
Как кажется, текст свидетельствует о чрезвычайно глубокой, превосходящей Эдипов комплекс, идентификации пациента со своей матерью. Удивительным здесь является разве что необычайная сила, с которой она проявляется в данном случае. Грудь — первый объект любви; младенец, припавший к соску, стал прототипом всех любовных отношений. Нахождение объекта любви в период половой зрелости по сути означает возвращение к однажды уже совершенному открытию. Добросердечная мать Анны, привыкшая наслаждаться жизнью, передала девочке аутоэротизм,[12] и таким образом, дневник пациентки выражает стремление вернуться во времена, когда безраздельно властвовал оральный эротизм, а между матерью и ребенком существовала идеальная связь. Поэтому в «белом отеле» Анна и окружающий ее мир неразделимы: все поглощается целиком. Вновь рожденное либидо преодолевает любые потенциальные препятствия и угрозы, как черный кот, который в ее рассказе снова и снова, находясь на волосок от гибели, остается невредимым. Это «хорошая сторона» белого отеля, его гостеприимная щедрость и открытость. Но каждый миг, особенно во время наивысшего блаженства, над всем нависает зловещая тень разрушения. Мать, всеблагая повелительница их мира, собирается посетить роковой отель.
Теперь меня не покидало нелепое чувство, что я знаю о фрау Анне абсолютно все, кроме одного — причины развития истерии. Возник и второй парадокс: чем больше я убеждался в том, что «гастейнский дневник» пациентки представляет собой исключительный по смелости документ, тем сильнее она стыдилась, что написала подобную гнусность. Она понятия не имела, где могла услышать грязные выражения и не понимала, почему использовала их в своем сочинении. Она умоляла меня уничтожить записи, говоря, что они всего лишь дьявольские обрывки мыслей, порожденные «завихрением в голове» — следствием радостного возбуждения из-за того, что боль снова отступила. Я отвечал, что стремлюсь лишь добраться до истины, которую, по моему убеждению, содержит этот примечательный документ. Какая удача, добавил я, что вам удалось обмануть бдительность охраны, цензора-контролера, стоящего на пути в белый отель!
Она с величайшей неохотой согласилась изучить вместе со мной свое сочинение, останавливаясь на тех местах, которые вызывают какие-либо ассоциации. Рецидив затрудненного дыхания, проявившийся в легкой форме, уже прошел, она была твердо убеждена, что полностью излечилась, и не понимала, почему я настаиваю на дальнейшей работе. К счастью, находясь под влиянием эффекта перенесения, она не желала совсем прекращать наши встречи.
«Белый отель, — начала она, — это место, где мы остановились. Мне нравится отдыхать в горах, я испытала такое облегчение после кошмаров Вены! Но мне хотелось, чтобы там было еще и озеро, огромное озеро, потому что возле воды я чувствую себя свободнее. В нашем отеле имелся зеленый плавательный бассейн, и у меня он превратился в озеро! Большинство персонажей — это те, кто отдыхал вместе с нами. Там собралось невероятно пестрое общество, — наверное, люди пытаются сейчас восстановить привычный образ жизни, нарушенный войной. Например, среди нас присутствовал один английский офицер, очень церемонный и вежливый, прямой как палка, его контузило на фронте во Франции. Он писал стихи и показывал мне одну из своих книг. Я очень удивилась, несмотря на то, что, насколько я могу судить, поэт из него вышел не очень хороший. Майор постоянно упоминал племянника, который должен приехать чуть позже, чтобы покататься вместе с ним на лыжах. Но я услышала, как кто-то сказал, что на самом деле племянник погиб в окопах. Однажды майор созвал всех на собрание и объявил, что на нас могут напасть. Я подумала, что смогу создать из такого происшествия забавную сцену, ведь существует столько вещей, которых мы не понимаем, наподобие осенних листьев и звездопада».
Тут я прервал ее и спросил, может ли она связать навязчивое уподобление падающих звезд цветам с каким-нибудь эпизодом из раннего детства.
«Что вы имеете в виду?»
«Помню, вы сказали, что медузы под водой выглядят точь-в-точь как голубые звезды».
«Да, верно! По утрам, как только вставала, я сразу же бежала на берег посмотреть, заплыли к нам за ночь еще медузы,[13] или нет. Ну, конечно, я включила туда многое из своего прошлого. У нас в Одессе была маленькая японка горничная, и она мне часто декламировала хоку, — крошечные стихотворения, — когда наводила чистоту в комнате. Я почему-то подумала, что ей надо подружиться с английским военным из Гастейна, они оба совсем одинокие и любят поэзию. Майор казался таким грустным, он постоянно упрашивал всех сыграть с ним в биллиард. Да, там смешалось прошлое и настоящее, как и во мне самой. Например, русский, — это мой друг из Петербурга, каким я его сейчас представляю. Он занимает довольно высокий пост. Я видела его имя в газетах».
Я заметил, что она обрисовала его в сатирических тонах.
«Он ведь бросил меня. И, что еще хуже, поступил так же с самим собой, потому что сначала, когда мы только познакомились, в нем проявлялось столько хорошего. Он мог быть любящим и нежным, даже застенчивым. Поэтому я и любила его».
Фрау Анна остановилась, чтобы перевести дух, затем продолжила.
«В Гастейне я увидела столько самовлюбленных эгоистов! Если бы отель сгорел, они и в самом деле продолжали бы посылать веселые открытки родным, им все равно, главное самим не пострадать». (Имеется в виду раздел дневника, написанный в форме коротких банальных писем, которые как правило посылают друзьям во время отпуска.)
«Там был и цыганский ансамбль, и лютеранский пастор с творожно-бледным лицом, а еще милый коротышка, над которым все потешались, потому что он всего лишь опытный пекарь и говорил по- простонародному грубо; даже большое датское семейство я списала с натуры. Только их дедушка не увлекался ботаникой. Горный паучник — маленький подарок вам». — Она улыбнулась и покраснела. — «Я знаю, как вам нравится выискивать всякие редкости. Я просмотрела атлас горных цветов, и нашла самый уникальный вид».
«А проститутка на покое?» — спросил я. — «Ее вы тоже увидели среди отдыхающих?»
«Нет. Точнее, да. Это я сама».
«Почему же?»
Она помолчала, потом произнесла — «У меня бывают слишком вольные мысли».
Я заметил, что если таким образом оценивать моральные качества, то все мои пациентки, весьма респектабельные венские дамы, тоже должны быть причислены к проституткам. Я добавил, что уважаю ее за прямоту оценки, которая требует немалого мужества.
Через две-три недели после возобновления сеансов анализа, все симптомы проявились в полную силу. Она с большим трудом перенесла подобный удар. Я заявил, что ничуть не удивлен, и ей не следует отчаиваться. Ранее я предупреждал пациентку, что возможны периодические ремиссии, однако болезненные явления будут возвращаться вновь и вновь, пока мы не доберемся до истоков истерии.
