покраснело и светилось гордостью.
— Довольно, господа, — сказал Казарский, — на фрегате сигнал. Что там, Нестеренко? — обратился он к сигнальщику.
— Прибавить парусов и держать линию — отстаете.
Казарский густо покраснел и, отворачиваясь, сказал Скарятину:
— Распорядитесь, Сергей Александрович.
Парусов прибавили с быстротой почти волшебной.
Лейтенант Казарский тринадцати лет от роду поступил во флот волонтером, видал виды. Он был образованный, опытный и заслуженный моряк, отличившийся при взятии Анапы и Варны. У подчиненных он пользовался уважением и безграничным авторитетом. Судно его было в идеальном порядке, команда натренирована и вышколена великолепно. Упрек командующего эскадрой глубоко задел лейтенанта.
По окончании маневра Скарятин подошел к командиру и сказал сочувственно:
— Конечно, «Штандарт» и «Орфей» лучшие во всем флоте ходоки, но и то надо принять в расчет, что «Меркурий» с самого построения не кренговали[4]. На днищах, небось, борода фута на три. Какой тут может быть ход?
— Да, обросли изрядно. Это влияет на скорость, — отрывисто ответил Казарский.
Смеркалось быстро. В небе затеплилась первая робкая звезда. Ветер немного упал. На западе небо погорело золотыми тонами и теперь, потухая, еще сияло бледным серебром, а с востока небо и море уже окутывал ночной сумрак.
Судно, с плеском и шорохом рассекая воду, резво шло прежним курсом. Высоко в небо над головой уходили ярусы парусов. На баке колокол пробил склянки.
— Охо-хо! — вздохнул Новосельский. — Пошли в кают-компанию, господа. Посидим до спуска флага. Боюсь, как бы зуб не застудить.
Офицеры ушли. Ночь прошла без происшествий, если не считать, что два раза меняли курс, по сигналу с фрегата. В исходе четвертой склянки на юте появился Новосельский, чтобы сменить Скарятина, стоявшего с двенадцати до четырех. Небо и море, по которому бежали хлопотливые некрупные волны, были пепельного, серого тона. В небе еще виднелось несколько бледных, как будто сонных звезд. На востоке над горизонтом протянулись длинные темносерые облака, и между ними и морем желтела узкая щель.
Казалось, что из нее задувает ровный и спорый ветерок, за ночь изменивший направление. В этот сонный, предрассветный час море пахло особенно пряно и живительно.
Новосельский явился с завязанной щекой. Красивое его лицо было томно, и говорил он голосом, ослабевшим от страданий. Скарятин торопливо сдавал вахту. Он так и сиял, предвкушая отдых.
— Александр Иванович только что ушел к себе, — сказал Скарятин, закончив процедуру передачи вахты. — Приказал, в случае чего, будить немедля. Ну, все. Желаю!
Жизнерадостный лейтенант пожал вялую руку Новосельского, причмокнул губами и, прищурив веселые карие глаза, добавил:
— Сейчас с холоду стакан чаю горячего с ромом и лимончиком — и на боковую, а?
— Ты сибарит, Сережа! — томно проговорил Новосельский.
— Федя, Федя, не знай я твоего характера, да с моим добрым сердцем, как дурак отстоял бы за тебя вахту. Ну жалость берет смотреть, а ведь все фантазия. Не сойти мне с места, воображение твое, и все!
— Глупости какие! — простонал лейтенант. — Иди уж, не мозоль глаза!
Скарятин захохотал и бросился к трапу со стремительностью прямо васютинской.
— Вперед смотреть! — звонко прокричал Новосельский, но, вспомнив, что он всю ночь «прострадал зубами», схватился за щеку и разбитой походкой зашагал по юту.
Рассветало быстро. Щель между морем и облаками стала оранжевой, потом малиново зардела. Небо поголубело, звезды исчезли. Фрегат и второй бриг пенили море вдали, а за ними снова возникли розоватые и воздушные далекие берега Анатолии.
— Паруса два румба справа! — прокричал часовой с салинга[5].
Новосельский схватился за зрительную трубу.
— Разбудить капитана! — приказал он.
На юг поспешно поднялся Казарский. Его серьезное узкое лицо было озабоченно.
— Что там. Федор Дмитриевич? — спросил он Ново-сельского.
— Эскадра два румба справа, идет встречным курсом.
— Оповестить «Штандарт»! — приказал Казарский.
На «Штандарте», шедшем на две мили дальше, эскадру видеть еще не могли. Сигнал передали на «Орфей», а с «Орфея» известили фрегат.
«Штандарт» изменил курс и пошел к бригу. Некоторое время эскадры шли на сближение, и скоро в подзорную трубу уже можно было пересчитать встречные корабли.
— Восемнадцать вымпелов! — крикнул часовой с салинга.
— Да… — задумчиво сказал Казарский. — Турки.
— Больше некому быть, — бодрым голосом отвечал Новосельский, страдальческий вид которого изменился мгновенно. Незаметно сняв повязку со щеки и спрятав ее в карман, он выпрямился, и глаза его засветились энергией.
Фрегат на всех парусах приближался к «Меркурию». «Орфей» прежним курсом шел вдалеке. Маленькая русская эскадра летела навстречу турецкому флоту. Необходимо было поточнее выяснить количество, ранги кораблей и, по возможности, цели их похода.
Встречная эскадра заметно приближалась. Корабли шли двумя колоннами.
— Судя по курсу, идут на Пендераклию, — сказал Новосельский, вопросительно глядя на капитана.
Тот молча кивнул головой.
Вскоре можно было определить ранги неприятельских кораблей. Казарский и Новосельский глядели на них, не отрывая от глаз зрительных труб.
— Шесть линейных, трехдечных[6]. — вполголоса сказал Казарский.
— Два фрегата, два корвета, продолжал Новосельский тем же тоном.
— Бриг и семь фелюг, — закончил подсчет Казарский. — Флот-с.
Офицеры, опустив зрительные трубы, переглянулись и, как сговорившись, обернулись на фрегат. «Штандарт», раскрылившись всеми парусами, розовевшими на утреннем солнце, изящно кренясь, летел по морю кабельтовых в трех[7], легкий и могучий. Вот он стал описывать красивую циркуляцию, маневрируя парусами, и поднял сигнал: «Уходить наиболее выгодным курсом. Рандеву Севастополь».
— Пора, — пробурчал Новосельский, — с нашим ходом далеко не уйдешь.
Казарский холодно взглянул на лейтенанта.
— Распорядитесь поворотом, господин лейтенант, встать под все паруса, — сказал он.
Засвистели дудки боцманов, матросы ринулись по вантам[8]. На юте появился Скарятин, румяный и улыбающийся, как всегда. Он щурил глаза от яркого утреннего солнца и что-то жевал.
— Ого! — сказал он, увидев турецкий флот, перестал жевать и широко раскрыл глаза.
— То-то «ого»! — усмехнулся Казарский. — С приятным пробуждением вас, Сергей Александрович.
— Уходим? — спросил лейтенант.
— Приходится, — ответил Новосельский. Скарятин глянул на него и усмехнулся. Не узнать было в этом энергичном, подтянутом офицере расслабленного страдальца, явившегося на рассвете принимать вахту.
— Приободрился, Федя? Или зубки отпустили? — спросил Скарятин.
Он посмотрел на фрегат, быстро уходивший в открытое море. «Орфей» догонял его. Потом перевел глаза на турецкий флот, ложившийся на курс для преследования брига. Он долго следил за неприятельскими кораблями. Потом посмотрел на паруса «Меркурия», прикинул его ход, снова взглянул на
