Завойко принял пакет и невольно посторонился. Мартынов во весь рост рухнул перед ним на пол.
Раздались женские крики, изумленные возгласы мужчин. Гости толпились к дверям, желая увидеть, что случилось.
Два флотских офицера перенесли на диван бесчувственного есаула.
Сквозь группу гостей поспешно протеснился доктор. Он расстегнул крючки чересчур свободного воротника мундира на исхудавшей шее Мартынова, кто-то подал стакан воды; он побрызгал на есаула, но тот не приходил в себя.
— Предельное истощение, — сказал доктор, щупая пульс и оборачиваясь к вопросительно смотревшему на него Завойко.
— А с ногой у него что-то, — проговорил капитан транспорта «Двина», указывая на безобразно замотанную в шкуру ногу есаула.
— Господа, господа, прошу прощения! — проговорил доктор, которого теснили любопытствующие гости. — Господа, прошу вас перейти в другую комнату.
При есауле осталось несколько офицеров, Завойко и доктор. Он размотал шкуру, еще больше разорвал штанину. Склонившись низко, осмотрел ногу и, поднявшись, тихо сказал:
— Обморожена. Следовало бы ампутировать стопу. Все молчали.
— Риск огромный, господин Мартынов слишком ослабел, — прибавил доктор.
— Надо все сделать, чтобы спасти его и сохранить ему ногу, — сказал Завойко.
Мартынова немедленно перенесли в лазарет. И, в то время как петропавловский врач и врач «Авроры» хлопотали над бесчувственным Мартыновым, в кабинете Завойко обсуждались практические мероприятия по эвакуации Петропавловска.
Железный организм Мартынова благополучно вынес ампутацию. Уход за ним был самый тщательный. Жена Завойко и жены других офицеров поочередно дежурили у его постели. Кормили его всем, что только можно было достать лучшего и питательного. Между тем как Мартынов медленно, но верно выздоравливал, Петропавловский гарнизон день и ночь работал, готовясь к походу. Снимали и срывали батареи, разгружали склады и грузили корабли. Во льду Авачинской губы прорубили канал и подвели суда ближе к выходу, чтобы при первой возможности выйти из бухты. Весна началась быстрая и дружная. Город опустел, все официальные лица и часть жителей перебрались на корабли. Остались только те, кто корнями прирос к камчатской суровой земле.
Нужно было кого-то оставить в качестве официального лица при упраздненной крепости, где еще оставались жители. Выбор военного совета остановился на Мартынове. Врачи опасались, что морской переход в бурное время года при не зажившей еще ноге небезопасен для него. При первой же возможности, прорубаясь сквозь лед на чистую воду, эскадра вышла в море и под носом у во много раз сильнейшей эскадры неприятеля ушла к Амуру, Противнику случайно удалось захватить только шлюпку с несколькими матросами. Узнав, что добыча ускользнула, противник кинулся в погоню, но тщетно.
Платон Иванович, пользуясь первым весенним теплом, вышел посидеть на лавочке перед домом. Отсюда открывался прекрасный вид на залив, вход в который закрывала от зрителя поросшая кудрявой зеленью гора. Платон Иванович сидел, опираясь на палку и поставив костыль к связи сруба. Странное ощущение испытывал он. День был тихий, еле тянул легкий бриз. В голубом небе высоко и недвижно лежали стружки перистых облаков. Платон Иванович любовался зеленью горы, сверкающей гладью обширного залива, и казалось ему, что жизнь его в Иркутске, Феоктиста Романовна, приятели — все это было так давно, будто бы после этого прожил он целую долгую, долгую жизнь. Как мрачный, страшный сон, вспоминалось путешествие, и казалось, что давно, много лет, он живет так, как сейчас — бездеятельно в созерцательно, ощущая, как оживает, крепнет его тело в расправляется подавленная душа. Было тихо, не плескало море, где-то скрипело колесо колодца. У берега несколько мальчишек с камней ловили рыбу. Вдруг из-за горы медленно-медленно выдвинулось судно. Оно еле двигалось при безветрии, и белые паруса его почти не были вздуты. Когда показался весь его корпус, загрохотала якорная цепь, по вантам и реям побежали люди, и паруса молниеносно словно облетели с мачт. Мальчишки-рыболовы, задыхаясь, промчались мимо Мартынова.
— Неприятель! Неприятель в бухте! — кричали они.
У Мартынова захолонуло сердце и кровь отошла от щек. Он нахмурился, сгорбился и, не спуская глаз с фрегата, остался сидеть на своем месте. С судна спустили несколько шлюпок, и одна из них пошла к берегу.
Шлюпка подошла к берегу. Из нее выскочили несколько матросов с ружьями и молодой офицер с обнаженной шпагой. Они прошли с ружьями наперевес к поселку, где возле Мартынова уже толпились немногочисленные оставшиеся жители. Присутствие этой мирной кучки людей, среди которых большая часть были женщины и дети, видимо успокоило офицера. Он скомандовал что-то, отряд повернул обратно. Немного не доходя до воды, офицер несколько раз махнул белым флажком, и маневрировавшие в отдалении остальные шлюпки быстро пошли к берегу. Они выгрузили большой отряд матросов с несколькими офицерами во главе. Построившись в колонну, отряд двинулся к поселку.
— Ишь ты, маршируют, как на параде! — говорили в кучке возле Мартынова.
— Эх, не оставили нам пушек! Сейчас бы картечью их, как перепелов бы, положили.
— Красуются, дьяволы! Видать, забыли, как прошлый год с сопки в море кувыркались.
Шедший впереди высокий белокурый офицер что-то скомандовал, отряд, брякнув оружием, остановился, и этот офицер в сопровождении еще нескольких направился к кучке обывателей. Офицер шагал журавлем, его румяное коротконосое лицо имело презрительное выражение.
— Кто здесь начальник? — с сильным акцентом спросил офицер.
Из толпы вышел ссыльный поляк Стражевский и, указав на Мартынова, что-то сказал не по-русски. Офицер, смерив Мартынова взглядом, резко спросил:
— Вы комендант крепости Петропавловск? Мартынов сидел выпрямившись, опираясь на палку обеими руками. Он не хотел встать, чтобы не обнаружить свою хромоту и не уронить перед врагом достоинство представителя русской армии.
Ярость закипала в нем от вида чужеземных морских солдат, хозяевами стоящих на русской земле. Но он сдерживал себя.
— Я смотритель зданий упраздненной крепости Петропавловск, — сказал он, указывая на несколько деревянных пустых магазинов, зиявших открытыми дверями.
— Покажите все казенные здания и имущество крепости! — потребовал офицер.
— Имущество вывезено под метлу. А здания — вот они, смотрите сами. Я исполнять ваших приказаний не намерен! — багровея, сказал Мартынов.
Офицер тоже вспыхнул и, отступив на шаг, закричал:
— Встать! Замолчать! Вы есть мой военнопленный. С усилием поднялся Мартынов на здоровую ногу и сказал:
— Поздравляю вас с блистательной победой, со взятием крепости и ее гарнизона: это я-с! — Он качнулся и, взяв из-за связи сруба костыль, бросил его к ногам офицера — А вот и трофеи! Военные-с!
Стражевский подошел к опешившему офицеру и топотом в нескольких словах объяснил, кто такой Мартынов и отчего у него нет ноги.
Офицер покраснел еще сильнее, так, как краснеют светлокожие блондины, и, отдавая честь, сказал:
— Я отдаю честь герою. Беру обратно свои слова и прошу у вас… — он замялся, подыскивая слова, — и прошу у вас пардон.
Мартынов, глядя в сторону, тяжело опустился на скамью.
Неприятель сжег пустые магазины и на рассвете ушел из бухты.
