Наоми склонила светловолосую голову к нему на грудь.
— Прости, — повторил он. — Я же люблю тебя. Потому и хочу, чтобы мы остались вдвоем.
Наоми слабо всхлипывала, уткнувшись в его футболку.
— Это вовсе не значит, что мне не нравится твоя мама…
— Ага.
Бен повернул голову так, чтобы видеть ее профиль.
— Наверное, я просто ревную.
— Ага.
— Извини, что завел этот разговор.
Наоми вскинула голову. Бен уставился на ее губы.
Она прошептала:
— Я не представляю, что мне делать с мамой…
Он обнял ее крепче.
— Пока ничего.
— Она взбесится…
Бен поднял голову и осмотрелся. По Форест-роул, к повороту на Шернхолл-стрит, медленно пробирался фургон с бургерами.
— Есть хочешь? — спросил он, глядя вслед фургону.
Наоми вздохнула:
— Ужасно.
— Тогда по бургеру?
Она заерзала в его объятиях, принялась поправлять одежду. Он смотрел, как она смахивает воображаемые пылинки с его обтягивающей футболки.
— Нет, я бы лучше съела карри.
Аудитория попалась неподатливая. Едва выйдя на сцену, Эди поняла, что сегодня зрители не станут помогать ей — наоборот, будут держаться отчужденно, их придется обхаживать и упрашивать. К концу первого действия она пришла к выводу, что аудитория не просто неподатливая — отвратная: зрители смеялись совсем не там, где следовало, шаркали ногами, шептались, кашляли. Эди так и подмывало подойти к самой рампе и предложить всем недовольным лучше сходить на какой-нибудь незамысловатый мюзикл.
— Хорошо еще, — сказала она Ласло по пути домой, — зрители не понимают, насколько велика их власть. Сегодня я играла паршиво потому, что и зрители были дрянными.
Ласло не стал спорить. В ночном автобусе он обмяк на сиденье, глядя в крашеный металлический потолок.
— Устал?
Он кивнул.
— Вот видишь, что значит неподатливый зал. Из сил выбиваешься, жилы рвешь, и все напрасно.
Когда они добрались до дома, Ласло не ушел к себе сразу, а проследовал за ней в кухню и прислонился к шкафу.
На столе лежала записка от Рассела: «Выпил и лег».
С раздраженным возгласом Эди бросила записку в мусорное ведро и направилась к раковине наполнить чайник.
— Чаю?
— Вообще-то я бы чего-нибудь съел, — признался Ласло.
Выдержав паузу, Эди напомнила.
— Ты же знаешь, где у нас хлебница.
— Да, — кивнул Ласло. — Извините.
— Хлеб там, яйца в холодильнике, фрукты в вазе.
— Да, — повторил Ласло.
Она оглянулась на него.
— Так в чем дело?
— Я не умею включать плиту, — робко признался он.
— Ч-черт! — выдохнула Эди, в драматическом порыве сгорбившись над чайником.
— Простите…
Она обернулась.
— А яичницу готовить умеешь?
— Вроде как…
Минуту Эди вглядывалась в его лицо.
Потом со вздохом заключила:
— Ну что ж, если кто и виноват, так только я. — Она прошлась по кухне, обводя ее широким взмахом руки. — Никому и в голову не приходит навести порядок ни здесь, ни в гостиной — еще бы, ведь я всегда ждала, когда все разойдутся по углам и лягут спать, а потом…
— Послушайте, я просто съем хлеба с сыром, — прервал ее Ласло.
Эди протерла глаза.
— Вечер не из лучших, но напрасно я сорвалась на тебе.
— Да ничего…
— Просто дел стало больше, чем когда-либо, — объяснила она, оглядевшись. — И дел, и людей в доме. А меня — меньше.
Ласло направился к холодильнику.
— Хотите бутерброд?
— Нет уж, спасибо.
— Тогда я сделаю бутерброды и заберу их с собой в комнату, — решил Ласло.
Эди прислушалась к себе, ожидая, что сейчас по привычке предложит ему помощь. Но не дождалась. Она задумалась о Расселе в их спальне, о Мэтью, о Розе в спальне Бена, дверь которой была, как ни странно, распахнута. Но по какой-то причине все они только вызывали досаду.
Она покачала головой:
— Извини, Ласло. Сегодня я определенно встала не с той ноги.
Он раскладывал ломти белого хлеба на столе в одну длинную и ровную линию.
— Ничего, — отозвался он. — Зал был кошмарный.
Эди шагнула к нему и похлопала его по плечу.
— Пойду смотреть телевизор. Авось одна ерунда вытеснит другую.
— Ладно…
— Выключишь потом свет, ладно?
— Конечно.
— Извини, — повторила Эди. Ласло начал резать сыр. — Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, — ответил он, не глядя на нее.
Ласло сложил бутерброды стопкой на тарелке, наполнил стакан молоком, выбрал в вазе банан и сунул его в карман. Затем смел крошки со стола, положил нож в раковину и огляделся. В кухне много чего валялось как попало, и если бы эти вещи принадлежали ему, он навел бы здесь порядок, но они принадлежали Эди и Расселу, поэтому из уважения к хозяевам следовало оставить все на своих местах. В понимании Ласло первое правило этикета для тех, кто живет в чужом доме, гласило: будь как можно более незаметным. Благодарность, выраженная попытками усовершенствовать быт, даже самыми ничтожными, легко может быть истолкована как критика.
Выключив свет на кухне, Ласло понес свою тарелку и стакан в коридор. Эди оставила дверь гостиной приоткрытой, оттуда доносилось кваканье телевизора. Арси сидел на лестнице, ожидая Эди. На проходящего мимо Ласло кот не обратил ни малейшего внимания. На площадке нижнего этажа было темновато. Дверь спальни Рассела и Эди была закрыта, Розина — распахнута, но внутри царила полная
