веселье оставляло желать лучшего. Она попыталась взбодриться несколькими бокалами охлажденного агуаденте с дольками плодов страстоцвета, хинином и прочими горькими добавками, но отчего-то вместо настроения поднялась волна жалости к себе. И пока Доротея сетовала на долю несчастной отвергнутой жены, ни словом, правда, не обмолвившись о местонахождении мужа, стало очевидно, что он уже давно не живет дома, – достаточно очевидно, чтобы Агостино Таропе, душа компании, навострил ухо.
Агостино был обозревателем в «Диариу ду Сан-Пауло», и продолжительная отлучка члена семейства Трун показалась ему весьма странной. Хотя дальнейшее журналистское расследование не извлекло на свет Божий особых сенсаций, оно дало немало косвенных доказательств, которые убедили Агостино, что в такой ситуации не грех рискнуть и восполнить недостаток фактов полетом воображения.
Другие газеты азартно подхватили его версию. Никому не удалось разыскать Джорджа Труна и посоветовать, чтобы он опроверг нелепые слухи. И разразился скандал…
Артур Догет угодил в точку: бразильцы в самом деле лопались на улицах от злости. Они собирались в огромные толпы, размахивали флагами «космической провинции Бразилии» и требовали от властей дать отпор австралийской агрессии.
В ответ на официальную ноту правительство Австралии заверило, что не располагает никакими сведениями о венерианской экспедиции, однако не забыло подлить масла в огонь, напомнив, что «Австралия – свободная страна свободных граждан».
Государственные и общественно-политические мужи Бразилии были далеки от единодушия. Сразу возникли фракции: одни – откровенно шовинистического толка – вопили: «Ни пяди космоса врагу!»; другие – умеренные – считали Космическую Программу дорогостоящим, но, увы, необходимым элементом обороны. Были те, кто видел в ней только пустую трату денег. Хватало и недовольных бездеятельностью правительства, откровенно «положившего под сукно» освоение пространства.
Космические Силы тоже ощутимо расслоились. Генералы неистовствовали, когда газеты прохаживались насчет их служебного соответствия и эффективности вверенных им войск. В молодых офицерах и солдатах перспектива «защиты космических рубежей» пробудила боевой задор, который разделяли далеко не все старослужащие: многие из них когда-то мечтали о далеких походах и славных подвигах, а вместо этого всю службу простояли на часах и начисто растеряли иллюзии. В их разговорах частенько сквозила если не крамола, то неприкрытый цинизм: «Слышь, братцы, а на кой черт нам в это лезть? Сами-то чем занимались сто лет? В собаку на сене играли. Ну, вышвырнем их, – что, лучше будет? По мне, так ежели кому-то захотелось там ротрудиться, лучше не совать ему палки в колеса, а наоборот, удачи пожелать».
Именно такой точке зрения Джейми Гонвейя уделял самое пристальное внимание…
Между тем выдержка участников венерианской экспедиции подвергалась серьезнейшему испытанию.
Как только они благоустроили купол, смонтировали три реактивные платформы, сфотографировали остров в инфракрасных лучах и составили его карту, большинство осталось не у дел.
Поверхность острова была почти идеально ровной, «срединный хребет» едва превышал сотню футов. Начертить линию побережья не представлялось возможным – океаны Венеры не знали приливов и отливов, и берег являл собой широкую кайму из непролазных болот, заводей и ковров растительности – поди разберись, где под ними мутная вода, а где – пропитанная влагой почва. Многообразие фауны сводилось к насекомым, нескольким разновидностям ракообразных наподобие морских пауков (они редко встречались вдали от берега) и двум-трем видам рыб с легкими вместо жабр, – вероятно, даже не рыб, а недоразвитых амфибий. В океане хватало и мелкой, и крупной живности, но прибрежные болота не давали к нему подступиться, а дюзы нависающих над водой платформ вызывали среди обитателей моря такую суматоху, что на улов нельзя было смотреть без слез.
Кое-где в различных частях острова люди решались сойти на землю. Покидать платформы в низинах Трун строго-настрого запретил: даже относительно приподнятые участки рельефа подчас таили угрозу. Всякий раз, когда надо было взять образцы, платформа зависала над растиельным покровом, и один из ее пассажиров осторожно испытывал почву длинным щупом. Иногда под несколькими дюймами ила попадалась скала, и можно было без опасений сажать платформу. Гораздо чаще металлический стержень фут за футом погружался в тошнотворную слякоть, в вековое скопище растительной гнили, но так и не встречал дна. Поэтому большинство экземпляров фауны было выловлено с изрядной высоты черпаками на длинных рукоятках.
– В этой распроклятой вонючей клоаке, – сказал както Догет, – под этим распроклятым вечным дождем геенна огненная покажется санаторием!
О вылетах за пределы острова не могло быть и речи. Исследователи уже знали, сколь мало на Венере суши, а платформы не предназначались для далеких рейдов. Никто не видел смысла испытывать судьбу в незакартированных морях.
Легче всего приходилось четырем биологам. Они не уставали восторгаться, разглядывая в микроскоп свежепрепарированные находки. А их товарищей после разгрузки «челноков» ничто не заставляло и не соблазняло покидать купол, где надежные кондиционеры берегли уютную сухость. Поэтому за них основательно взялась скука. Не зная, как еще ее можно одолеть, они стали помогать биологам и мало- помалу сами освоили эту специальность – по крайней мере на уровне лаборантов.
Глядя на это, Трун не скрывал одобрения.
– Отлично, – сказал он однажды. – Вы меня избавляете от воспитательных лекций на тему «Они тоже ковали победу». Терпеть не могу этого пошлого штампа. Всякий раз, когда его слышу, хочется спросить: «Дружок, ты сам-то хоть в это веришь?» Так что продолжайте в том же духе, ребята. Главное – не раскисать. Тут любые средства хороши, даже водяные жуки. Сближение планет – штука не такая уж частая, за пятьсот восемьдесят четыре дня запросто можно по уши увязнуть в болоте.
– Вообще-то я сомневаюсь, что браззи смогли бы подготовить экспедицию за меньший срок, – сказал Догет. – А если б они пронюхали, что тут творится, то и вовсе не стали бы дергаться.
– Еще как стали бы! Тут дело принципа. Пока мы здесь, кто всерьез воспринимает чепуху насчет бразильской провинции? Вдобавок может оказаться, что Венера не такая уж и бесполезная.
– Гм-м, – с сомнением произнес Артур. – Сказать по правде, меня самого тошнит от этих напыщенных притязаний. Космос – для тех, у кого есть желание изучать его и осваивать.
Трун ухмыльнулся:
– Слова, достойные истинного британца! То же самое англичане когда-то говорили о неосвоенных землях в ответ на столь же напыщенные притязания. В эпоху папской власти над королями Александр Шестой назвал имением церкви весь мир и в безмерной щедрости своей пожаловал Восток португальцам, а Запад испанцам. И что с того? Буквально на следующий год хартию разорвали в клочья, и португальцы предприимчиво объявили своей всю Южную Америку, а шестью годами позже Кабрал открыл для них Бразилию.
– Вот как? И что по этому поводу сказал папа?
– Он был не в том состоянии, когда можно что-нибудь сказать. Этого папу звали Родриго Борджиа, и он выпил кубок отравленного вина, приготовленный, по слухам, для его приятеля. Но я клоню к тому, что привычка заявлять о своих правах на незанятые территории – в крови у португальцев. Васко да Гама «подарил» соотечественникам Индию, но они удержали только Гоа. От Южной Америки у них оставалась только Бразилия, и той бразильцы в конце концов лишились. А теперь их потомки претендуют на весь космос, хотя держат в своих руках только спутник и Луну. Прежде их глобальные притязания не помешали британцам, голландцам и прочим занять нетронутые земли, и сейчас я не вижу серьезных причин, по которым все должно произойти иначе.
Артур снова хмыкнул:
– Что ж, времена и впрямь изменились. Мы – здесь. Но даже если этот комок грязи стоит того, чтобы за него держаться, я не возьму в толк, как ты себе представляешь устойчивую связь между ним и Землей? Ведь за каждым нашим кораблем будут охотиться управляемые снаряды. Мне бы все-таки хотелось знать реальный план. А то появляется иногда неприятное чувство, будто мы… вроде живцов.
– Насчет живцов ты отчасти прав, – кивнул Трун. – Необходимо как-то сломать тупиковую стену, и наш способ, по-моему, очень даже неплох. Конечно, бразильцы называют нас пиратами, а то и похлеще,
