Набирал и муштровал солдат.
Готовил их ко дню, когда им самим придется поработать.
И вот теперь они с Эстебаном едут к дому адвоката.
Ладо велел мальчишке взять из-под сиденья коричневый бумажный пакет и открыть его. Тот послушно потянулся за пакетом и вытащил из него пистолет.
Ладо внимательно следил за парнем.
Тому пушка явно понравилась — и ее приятная тяжесть, и то, как удобно она лежит в руке.
Ладо это сразу заметил.
Домик оказался весьма симпатичным. Перед ним зеленела аккуратная ухоженная лужайка, а к кухонной двери позади дома вела чистенькая мощеная дорожка.
По этой дорожке Ладо, а вслед за ним и Эстебан прошли к дому.
Несмотря на то что через окно было видно, как адвокат на кухне шинкует лук, Ладо все же позвонил в дверь. Положив нож на стол, адвокат пошел открывать.
— Да? — раздраженно спросил он. Наверное, решил, что они просто нищие
Водрузив тяжеленную руку адвокату на грудь, Ладо втолкнул его в дом.
Эстебан закрыл входную дверь.
Теперь адвокату стало страшно. Он бросил взгляд на нож на разделочной доске, но решил не рисковать.
— Вы кто? — спросил он у Ладо. — Чего вам от меня надо?
— Нас попросил к тебе заглянуть Роберто Родригез, — ответил Ладо.
Адвокат побелел от ужаса. Он весь затрясся от страха, и Эстебан впервые в своей жизни понял, что у него есть власть. Могущество. Что он твердо стоит на американской земле.
— Вам нужны деньги? — дрожащим голосом заблеял адвокат. — Я дам вам денег сколько хотите…
— Да Роберто тебя всего целиком может купить на мелочь из своих карманов, — хмыкнул Ладо. — Но зачем ему деньги, когда он торчит в тюряге?
— Мы можем подать жалобу… — начал было говорить адвокат.
Ладо молча прострелил ему обе ноги, и адвокат рухнул на пол. Сжавшись в комок, он застонал.
— Доставай пушку, — велел Ладо Эстебану.
Парнишка вытащил пистолет из кармана.
— Пристрели его.
Эстебан медлил.
— Никогда, — строго сказал Ладо, — никогда не вытаскивай пистолет, если не собираешься пускать его в дело. Давай прикончи его. Можешь башку продырявить, можешь грудь. Как хочешь.
Услышав эти слова, адвокат принялся молить о пощаде. Он попытался встать, но из-за простреленных ног не мог. Тогда он, опершись на локти, пополз к кухне. За ним тянулся кровавый след. Мама бы возмутилась, если бы ей пришлось оттирать такое пятно, подумал Эстебан.
— Стреляй же, — подгонял его Ладо.
Теперь Эстебан уже не чувствовал себя таким могущественным и всесильным.
Его мутило.
— Если не прикончишь его, станешь свидетелем, — добавил Ладо. — А я свидетелей не оставляю.
Эстебан нажал на курок.
Первая пуля попала адвокату в плечо, от чего он рухнул обратно на пол. Подойдя поближе, Эстебан, чтобы не промазать еще раз, дважды выстрелил ему в голову.
Когда они вышли из дома, его вывернуло прямо на вымощенную камнем дорожку.
Позже тем же вечером он лежал, прижавшись лицом к животу Лурдес, и горько плакал.
— Я сделал это ради тебя,
Однажды на Рождество О обнаружила под елочкой подарок… Сиськи.
Она надеялась на велосипед.
Тогда у нее был один из Продуктивных Периодов (весьма редких, надо сказать), когда она обзавелась настоящей работой — в магазине «Квиксильвер» на Форест-авеню — и ей необходимо было какое-нибудь экологически безопасное средство передвижения, чтобы добираться до этой самой работы.
И вот, спустившись утром в гостиную (ну ладно, в половине двенадцатого, но все равно, это же чертовски рано), она, здоровая дылда девятнадцати лет, бросилась как малое дитя к елке, и что же? Вместо блестящего новенького велика там лежал блестящий новенький конверт. Паку, скрестив ноги, сидела на полу (это случилось во время ее «буддистской» фазы), а отчим номер три (Бен как-то сказал, что О, похоже, как раз проходит ранние ступени курса «двенадцати отчимов», по аналогии с «двенадцатью шагами» у анонимных алкоголиков) сидел, развалившись в кресле и лыбился, словно похотливый кретин, коим он и являлся, пребывая в блаженном неведении о том, что ему в затылок уже дышит отчим номер четыре.
Открыв конверт, О обнаружила подарочный сертификат в центр пластической хирургии на «одно бесплатное увеличение груди».
— Они ведь имели в виду два увеличения груди, верно? — уточнила она у Паку.
— Конечно, дорогая.
— Потому что иначе я буду выглядеть как-то так, — сказала она и опустила одно плечо, с ужасом отметив, что номер Третий с интересом оглядывает ее грудь.
— Счастливого тебе Рождества, моя милая девочка, — сказала сияющая и довольная собой Паку.
— Да мне в общем-то моя грудь и так нравится, — ответила О. Да и другие вроде пока не жаловались. Ну да, маленькая, зато весьма аппетитная. А уж после хорошей травки некоторые поклонники были готовы наслаждаться ее грудью буквально часами…
— Офелия, неужели ты не хочешь себе грудь, как… — запнулась Паку, подыскивая подходящее слово.
Как у меня, подумала О.
— Неужели не хочешь грудь, как у меня? Свет мой, зеркальце, скажи, да всю правду доложи. Я ль на свете всех милее, всех грудастей и белее? Я, я, я, я! Когда я иду по торговому центру «Саут-Кост плаза», у всех проходящих мимо мужиков тут же встает. Ведь я все еще красива, все еще привлекательна, я вовсе не старею, не старею не старею нет-нет-нет. Разве ты не хочешь быть такой же красивой, как я?
Да ни за что на свете.
— А я ведь правда очень хотела велосипед, — сказала О.
Позже за рождественским ужином в «Солт-Крик инн» Паку, пропустив три яблочных мартини, спросила у дочери, не лесбиянка ли она. О с радостью согласилась с этим предположением:
— Конечно, я самая настоящая мужеподобная хардкорная лесби, — подтвердила она. — Обожаю вылизывать киски и баловаться со страпонами.
Подарок О отдала Эш в обмен на ярко-красный десятискоростной велосипед.
Впрочем, с работы она все равно через три недели уволилась.
Когда Чону — тогда еще Джонни — было три года, его папа преподал ему важный урок, посвященный доверию.
Джон-старший был одним из основателей Ассоциации, легендарной группы молодых разгильдяев из Лагуны, которые сколотили миллионные состояния, торгуя травкой, за что и сидели потом за решеткой.
Подхватив малыша Джонни на руки, Джон-старший поставил его на каминную полку в гостиной, протянул вперед руки и велел сыну прыгнуть вниз.
— Не бойся, — сказал он, — я тебя поймаю.
Малыш восторженно улыбнулся и послушно шагнул с полки. В этот самый момент его папаша опустил руки, воскликнул «оле!», — и маленький Джонни упал лицом вниз. Лежа на полу, оглушенный, ошалевший
