Она не знает, где он жил, подумал Мэнни. Но это и не важно, не правда ли? Она не вернётся.
Боже, было трудно определиться, что сложнее: долгое, затянувшееся молчание, во время которого он будет заглядывать в её глаза, закусив при этом губу, чтобы удержаться от чрезмерной болтовни, или же прощание короткое и резкое, словно отрывание пластыря?
Хреново при любом раскладе.
В Коммодоре он заехал в подземный гараж, припарковался на своём месте и вышел из машины. Сел в лифт. Поднялся наверх, в свою квартиру. Вошёл. Позволил двери захлопнуться.
Когда зазвонил его мобильный, Мэнни судорожно попытался выудить его из кармана, но, увидев номер, он выругался. Голдберг из медицинского центра.
Он ответил без особо энтузиазма.
— Привет.
— Ты поднял трубку, — выдохнул парень с облегчением. — Как дела?
Окей. Это мы обсуждать не будем.
— Я в норме. — Когда повисла пауза, он сказал: — А у тебя?
— Хорошо. Дела обстоят… — Больница. Больница. Больница больница больница больница больница….
В одно ухо влетает, в другое вылетает. Но Мэнни нашёл себе занятие. Он посетил бар на кухне. Достав Лаг, он почувствовал, будто его огрели по голове — настолько мало оставалось в бутылке. Прислонившись к шкафу, он выудил бутылку Джека, которая стояла там давно и успела покрыться слоем пыли на крышке.
Какое-то время спустя он повесил трубку и серьёзно принялся за спиртное. Сперва Лагавулин. Потом Джек. А потом настанет время двух бутылок вина в холодильнике. И того, что осталось от шести банок Короны… они лежали в кладовой, и не были охлаждены.
Однако его синапсы не отличили алкоголь приятно-охлаждённый от тепловатого.
В общей сумме алкогольный фест занял добрый час. Может, больше. А КПД зашкаливал. Когда Мэнни схватил последнюю бутылку пива и направился в спальню, он шёл, будто по мосту Энтерпрайза, шатаясь влево и вправо… а потом вновь отклоняясь назад. И хотя в свете огней ночного города он видел достаточно, он врезался в уйму предметов: каким-то неудобным чудом, его мебель начала двигаться, кидаясь ему под ноги… всё, начиная с набитых кожаных кресел, заканчивая…
— Мать твою!
…Кофейным столиком.
Иииииииииииии, сейчас, Мэнни шёл, одновременно потирая голень, и значит, он словно добавил к общей куче неприятностей роликовые коньки.
Оказавшись в спальне, Мэнни, празднуя, сделал глоток Короны, и ввалился в ванную комнату. Включил воду. Снял одежду. Зашёл под струю. Нет причин ждать, пока вода нагреется; он ничего не чувствовал — как того и добивался.
Он не стал утруждать себя вытиранием. Просто подошёл к кровати. Вода капала с его тела. Сев на койку, он приговорил пиво. Потом… вообще ничего не делал. Его алкометр был на высокой отметке, и всё же не достиг предельной величины, вырубив его к чертям.
Однако сознание было понятием относительным. Несмотря на вероятное бодрствование, его словно выдернули из розетки… и не из-за количества алкоголя в крови. Он выдохся изнутри, по многим удивительным параметрам.
Откинувшись на матрас, Мэнни предположил, что раз ситуация с Пэйн разрешилась, то самое время начать собирать свою жизнь… или, по крайне мере, попытаться сделать это следующим утром, когда похмелье разбудит его. Его мозг пришёл в норму, и значит, нет причин, по которым он не мог бы вернуться к работе. Заняться тем, чтобы возвести преграду между этой гребаной интерлюдией и остатком его нормальной жизни.
Уставившись в потолок, он обрадовался, когда зрение поплыло.
Пока не осознал, что плачет.
— Обдолбанная тряпка.
Вытерев глаза, он решил, что не будет думать об этом. Но уже подумал… Боже, он до боли скучал по Пэйн.
— Гребаный… ад…
Внезапно он резко поднял голову, а кровь прилила к члену. Смотря сквозь стреляную дверь, он вглядывался в ночь с отчаянием, от которого голова вновь летела с катушек.
Пэйн…
Пэйн…?
Он попытался встать с кровати, но тело отказалось шевелиться… будто мозги говорили на одном языке, а руки и ноги не могли перевести сказанное. А потом спиртное взяло верх, нажав Ctrl-Alt-Del и выключив его программу.
Никакой перезагрузки для его задницы.
Когда его веки опустились, он, безуспешно сопротивляясь накатившей волне, всё же вырубился.
Снаружи, Пэйн стояла на террасе на ледяном ветру, её волосы развевались, а кожу покалывало от холода.
Она исчезла из поля зрения Мануэля. Но не покинула его.
Хотя он доказал, что может позаботиться о себе, она не доверяла его жизнь никому и ничему. Таким образом, обернув себя пеленой
Его дорога домой закончилась в глубинах города, который был меньше того, что она видела из его машины, но всё же впечатлял своими высокими зданиями, асфальтированными дорогами и красивыми, возвышающимися мостами, пересекающими широкую реку. Колдвелл был воистину прекрасен ночью.
Она пришла лишь за тайным прощанием.
Когда Мануэль заехал в какое-то подземное помещение для средств передвижения, Пэйн оставила его одного. Цель была достигнута, ведь он в безопасности добрался до своего дома, и она знала, что пора уходить.
Но, увы, она осталась на улице, окружённая
Уступив своему сердцу, она взмыла вверх, ещё выше… появившись на наружной террасе его квартиры… и обнаружила Мануэля, когда он выходил их кухни, направляясь в гостиную. Он явно не прочно стоял на ногах, постоянно врезался в мебель… но не потому, что свет был выключен. Из-за выпивки в его руке, без сомнений.
Или, если быть более точным, из-за спиртного, выпитого в добавок к той бутылке пива.
Оказавшись в своей комнате, он не столько разделся, сколько сорвал с себя одежду, а потом ступил в душ. Когда он вышел из ванной комнаты, с него текла вода, и Пэйн захотелось плакать. Казалось, было так сложно осознать, что всего день назад она впервые смотрела на него в таком виде… хотя, воистину, ей казалось, что она протянула руку сквозь время и прикоснулась к тем электрическим моментам, когда они были на грани… не просто в настоящем, но и в будущем.
Не более.
Он сел на кровать… потом откинулся на матрас.
Когда он вытер глаза, опустошение Пэйн достигло апогея. Как и её нужда подойти к нему…
— Пэйн.
Вскрикнув, она резко крутанулась вокруг оси. В противоположной части террасы, на лёгком ветру стоял… её близнец. В мгновение, когда Пэйн взглянула на него, она поняла, что в нём изменилось что-то. Да, его лицо уже зажило от порезов, полученных от разбитого зеркала… но изменилась не внешняя оболочка. Он стал другим изнутри: ушло напряжение, гнев и пугающий холод.
