— Что это? — Танька почувствовала, что совсем перестала соображать.
— Ты же сама рассказывала, — спокойно стала объяснять Веселкина. — Взять кошку, искупать в трех водах… Что ж, я зря Глафиру везла? Кис-кис-кис!
Из щели в помосте выскочили оба зверя. Глафира прыгнула на ближайшую фигуру и провела по ней когтями.
Раздался странный треск. Ближний ряд восковых фигур повис лохмотьями.
— Что это? — повторила Фролова, словно других слов в запасе у нее не осталось.
— Декорация. — Килька не отрывала взгляда от кошек. — Муся, не халтурь.
Серая кошка по кличке Муся тоже взялась за дело.
Вскоре все декорации были жестоко порваны, а оставшиеся восковые фигуры толпились у входа в Музей — каждый норовил войти туда первым.
К эшафоту подошел крайне деловой Макс. За ним, переваливаясь с боку на бок, спешил бегемотик.
— Ну что, путешественники, все живы? — весело спросил он.
— Не уверен, — произнес Максим, отряхивая с себя остатки декорации.
— Тогда давайте скорее оживайте — и в дорогу, — бросил машинист, поправляя на голове кепку.
— Что это? — На большее Танька уже была не способна.
— Куклы, спектакль, — бодро начал Тихомиров. — Они изобразили перед тобой представление, а мы им немного подыграли. По-моему, Ирочкин выход с блюдом был самый гениальный. А все эти шутки с исчезновением еще Копперфильд раскрыл. Он тоже любил Эйфелеву башню прятать да статую Свободы с места на место переносить. А фокус-то простой. Перед тобой вешают тряпку с изображением окружающей обстановки, и тебе кажется, что вокруг никого нет. В это время зрители стоят за этой тряпкой и смеются над тобой. А я-то думал, что ты все про какие-то коридоры врешь… Все просто — занавес. Трамвай-то как пропадал? Вот он стоит, потом наплывает туман, трамвай в этом тумане неслышно отъезжает. А когда туман рассеивается, получается, как будто никого и нет. Или ты стоишь, и тебя не видно. А все потому, что свет не на тебя падает. Вот так. Гулкий зал, тишина, коридоры — все декорация. Артисты… — торжественно завершил свою речь Макс.
— А при чем здесь кошки? — сбила его с патетической ноты Танька.
— Они любят обо все когти чесать, вот декорации от них и пострадали, — отмахнулся Тихомиров. Для него в этой жизни ничего непонятного не было.
— А третья вода?
— Про воду ты у моего деда спроси, — выкрутился Макс. — Может, он и объяснит. Хотя вряд ли — дед обыкновенный сумасшедший.
— Находимся-то мы где? — не унималась Фролова.
— А черт его знает, — пожал плечами Максим. — Может быть, в соседнем от твоего дома дворе. Ты со своими глупостями могла все до такой степени напутать, что знакомое место приняла бы за незнакомое.
Фролова обиделась на слишком умного Тихомирова и замолчала. Никогда она его не любила. И даже теперь, после спасения, он ей не нравился. Задается много. Так и хочется ему врезать.
Танька забралась по ступенькам в салон трамвая и сунула руки в карманы. Пальцы наткнулись на что-то жесткое.
Колечко!
Фролова повертела его в руках, надела на палец. Кольцо оказалось непривычно свободным.
— Что такое? — пробормотала она, крутя украшение вокруг пальца.
Вдруг ее пронзила догадка. Это было не ее кольцо. Гладкий блестящий ободок, красиво переливающийся зеленый камешек…
— Ой, мамочки, — ахнула Танька и дернулась было бежать обратно — ей только этого кольца не хватало. Ведь призрак, разобравшись в ошибке, непременно вернется за ним.
Но трамвай уже бежал через знакомую пустынную местность с чахлыми деревцами.
— Пусть только попробует прийти, — пробормотала Фролова, сжимая кольцо в кулаке. — Я ему такую встречу устрою!
И она уставилась в окно, за которым уже мелькали дома ее родного города.
Примечания
1
Из песни на слова Э. Успенского.
