убедила. К вечеру от усталости на нее напала апатия. Стало все равно. Только сердцем чувствовала — он непременно придет. Надо лишь подождать.
Виктор торопился. Он не разбирал, что его гонит вперед — голод или любовь. Оба чувства жгли его изнутри, смешивались. Он уже не понимал, чего ему больше хочется — крови или встретить всегда такой испуганный взгляд Кати. Что же ей подарить? Наряды, украшения… Все это было таким незначительным, таким малым рядом с его любовью, рядом с ее красотой. Виктор мог преподнести Кате любой подарок, любую жизнь, но он видел, что все это не то.
В городе Виктор подобрал себе новый костюм, вынул из кармана прежнего пиджака розу. Вялую розу с уже знакомого куста он нашел сразу, как только вышел из подвала. Ах! Зачем он перебрался в церковь! Останься он на старом месте, непременно бы почувствовал ее присутствие. Что за проклятье — солнце! Что это за мучение — невозможность видеть любимую, когда она так близко. Она приходила, была неподалеку. Только за один этот ее поступок он готов был совершить все, что угодно, любое сумасбродство.
В кондитерской набрал пирожных. Искал по запаху — самые свежие, самые изысканные, самые необычные. Мчался обратно, воображал, как она ждет, как стоит около окна. Или от ожидания заснула? И чтобы ее пробуждение не было внезапным, послал ей мысленный привет. Да, Виктор знал, что при его появлении люди теряют волю, что рядом с ним они готовы делать все, что ему угодно, добровольно подставляют шею под укус и с улыбкой умирают. Но сейчас с Катей ему хотелось, чтобы все было по- другому. Чтобы его любовь родила в девушке ответное чувство. Чувство чистое, искреннее, живое.
Виктор не загадывал о том, что будет дальше, не строил планов. Ничего заранее известно не было. Все случайно, все построено на неожиданностях.
Село встретило его тишиной. Вчера он убил самую шумную собаку, которая посмела мешать их свиданию. Сегодня все пройдет без лишних шумов. Проходя мимо церкви и кладбища, он бросил еще один взгляд в сторону куста роз. Как же это растение должно быть счастливо! Его касались самые прекрасные руки на свете! На него глядели самые красивые глаза на земле.
Заветное окошко было освещено. И хоть его сердце не могло забиться быстрее, кровь не в состоянии была побежать стремительнее, адреналин уже многие десятки лет не бодрил его, но что-то отдаленно похожее на волнение он все же ощутил. Виктор подходил ближе. Знакомые запахи стали обступать его со всех сторон. Колосилась трава, роняли скупой сок полевые цветы, тяжелым мускусом давил на грудь аромат роз. В соседнем доме убежали щи, через двор болел ребенок, неопрятный старик в доме напротив ворочался на грязной кровати. А отсюда, из этого окна, пахло свежестью, прозрачной чистотой. И все это тянуло к себе, без его воли заставляло переставлять ноги.
К ней! Скорее к ней!
Свеча оплыла тяжелыми набухшими каплями, парафин вздыбился вокруг слабо подрагивающего огонька.
Катя сидела на кровати, откинувшись на подушки, волосы чуть растрепаны, локоны падают на бледный лоб. Лицо осунулось, потеряло прежний румянец, но от этого стало только красивее, трагичнее. И так хотелось коснуться этой белой расслабленной шеи с мелко подрагивающей жилкой, прячущейся под ключицей, поцеловать молоко щек, почувствовать тепло ее дыхания.
Сон ее был тревожен. Глаза под веками бегали, ресницы вздрагивали, готовые вот-вот разлепиться.
Он положил пакет с угощениями на стол и тут же ощутил пустоту в руках. Ему было так приятно нести этот кулек, зная, кому все это предназначается. И теперь он словно упускал единственную ниточку, что связывала его с Катей. Ведь она будет брать эти пирожные, есть их.
Катя глубоко вздохнула, открыла глаза. Виктор встал в тень, чтобы не напугать ее своим внезапным появлением.
— Кто здесь? — Спросонья ее голос был чуть хрипловат.
— Добрый вечер, Катя!
Виктор сделал шаг вперед и тут же заметил — выражение лица, глаза, округлившийся рот — все говорило о страхе.
— Что случилось?
Ее лицо еще больше побледнело, выдавая панику. Виктор быстро прогнал в памяти сегодняшнюю ночь. Пробуждение, спешный завтрак, посещение города, пирожные… Что-то было еще. Ах да, цветок! Он нашел его на могиле, поднял, и теперь он красуется в его петлице. Кладбище, могила… Она не знала! С чего он взял, что известие о том, КТО он, ее обрадует?
— Не подходите! — Катя выставила руку, словно эти тонкие пальцы, эта слабая ладонь могли ее защитить.
Виктор прошел вдоль стены, мимо двери, выдерживая между собой и девушкой постоянное расстояние в пару метров, чтобы не напугать ее, чтобы она не начала кричать.
Дверь, стена, угол. Виктор повернулся, сделал еще шаг и остановился около рукомойника. Перед ним было зеркало. Прямоугольник стекла, с одной стороны покрытый серебристой краской, тускло отражал железный бочонок с носиком, таз, щелястый деревянный пол, темное окно с вялой геранью на облупившемся подоконнике. Не было только в этом отражении его, Виктора Марциновича.
— Так это правда?
Катя, чуть покачиваясь, стояла около кровати, держась слабой рукой за шишечку на спинке.
— Разве это может иметь отношение к нашему чувству?
Виктор сделал осторожный шаг вперед. Ее волнение усилило запах, зубы стало ломить от желания почувствовать ее кровь на вкус.
— Ты меня обманываешь! — закричала Катя, не замечая, что от страха перешла с гостем на «ты».
— Зачем мне это делать? — Виктор старался говорить как можно спокойней. — Если бы я был тем самым дьяволом, которого ты во мне пытаешься увидеть, мне бы не понадобилось тратить столько времени. Зло не терпит промедлений. Я не несу с собой несчастье.
— Тогда уходи! — Ноги ее не держали, и она упала обратно на кровать.
— Не гони меня! Мое отношение к тебе искренне!
— Ты пришел ко мне, чтобы погубить мою душу!
— Твоя душа останется при тебе. Я на нее не посягаю. Разве любовь может кого-то погубить?
— Не говори мне о любви! — Катин голос звенел. Страх сменился яростью, кровь хлынула к щекам.
— Как же можно о ней не говорить, когда она есть? Ты вправе прогнать меня, вправе потребовать лечь и умереть около твоих ног, но мою любовь это не изменит. Где бы я ни был, сколько бы миль нас ни разделяло, мое чувство будет неизменно жить во мне. И ты будешь знать о нем, помнить, мучиться. Так зачем нам устраивать такое испытание?
— Ты все врешь! — как заклинание повторила Катя, бессильно роняя руки.
— В таких делах невозможно врать, — Виктор заговорил вкрадчиво, стараясь не очень давить на девушку своей способностью очаровывать. — Что я с этого получу? Душу твою не покупаю, не торговец я таким товаром. Отнять у тебя честь не тороплюсь — для этого мне не нужно было бы столько ходить сюда. Я приношу сюда более ценное — свою любовь, и ничего не требую взамен.
— Замолчи!
Виктор опустил глаза. Как он мог забыть об этой малости, которая разделяла его и Катю? О незначительной вещи под названием «жизнь». Неужели это помешает им?
— Позволь мне убедить тебя в моих чувствах. Я готов сделать что угодно, лишь бы доказать тебе искренность своего отношения. Я не дьявол, не обольститель, не обманщик. Правда — вот она. Да, я житель ночи. Не более того. Но я не страшнее и не опаснее любого человека. Возможно, мы убиваем, но только по необходимости. Человек же готов убить просто так, ради потехи, легкой наживы или просто из-за другого взгляда на жизнь, другого цвета кожи. Так чем же мы страшнее людей? Между тем ты скорее пожалеешь душегуба, убившего пятерых и приговоренного к казни. А меня возненавидишь только за то, что я люблю тебя.
— Не говори, не надо! — простонала Катя, зажимая уши руками.
Но даже сквозь ладони она слышала этот мягкий, зовущий к себе голос, зажмурившись, она видела
