– Это ты-то человек, который пропадает?!
Женька горестно кивнула.
– Виталька ее застрелил, – сказала она и шмыгнула носом. – Я его попросила, он и убил. Для меня любой мужик чего захочешь сделает! Только Федька, козлина вонючая, все упирался!.. Получил бы он свое, если б не ты!..
Плетнев отпустил ее и поднялся с корточек. Вытер ладони о джинсы, сверху посмотрел на нее.
– Ты хотела поссорить Федора с егерем и попросила Виталия застрелить собаку. Так?
– А чего старикашка про меня разные слухи гадкие пускал? – Она опять завелась, сразу на высоких оборотах. – Я плохая, а Федька, стало быть, хороший!.. Вот я Витальке-то и сказала, чтоб он собаку завалил! Он в тулуп и малахай старикашкин нарядился, пошел да и пристрелил! Я думала, Федька тут старикашке всю морду расквасит, а может, и убьет, а он тюха-матюха! Тьфу, а не мужик оказался!..
– Он спрашивал тебя, зачем нужно убивать собаку?
– Виталька-то? Не, не спрашивал! А ему чего? Я попросила, он и сделал! Он для меня что хочешь сделает!..
– Это я знаю, – сказал Алексей Александрович.
– Ничего ты не знаешь!
Он подумал немного. Думать получалось у него лучше всего.
– Про Любину историю, которая с ней в городе случилась, он тебе рассказал? – Плетнев спрашивал наобум, но почему-то в ответе был уверен.
– Во проститутка, да? – Женька обрадовалась. – Это ж надо такому быть – сама служанка, а под хозяйского сына легла! Разве порядочная девушка так поступит? Да еще матери потом в подоле принесла, дура!.. И такую шлюху Федька обхаживал, а на меня…
– Откуда Виталий узнал?
Женька махнула рукой. Ей хотелось дальше рассказывать про шлюху Любку.
– Он в том доме охранником, что ль, одно время служил или уж не знаю кем. Ему там мужики рассказали, все же знали! А она-то, она-то!.. Думала, никто ни ухом, ни рылом!.. Я так хохотала, когда мне Виталька рассказывал, чуть живот не надорвала!
– Пошли, – велел Плетнев. – Доставай украшения, и пошли.
Она моргнула и вновь заголосила, громко, по-деревенски:
– Миленький, хороший, может, не надо, а?.. Может, так обойдется?
– Не обойдется.
– А я тебе пригожусь! – истово сказала Женька и поползла к нему. – Что ни пожелаешь, я на все согласная, я тебе отслужу по-всякому.
Алексей Александрович ни с того ни с сего поддал ногой ведро. Женька ахнула. Ведро отлетело довольно далеко, ударилось о яблоню так, что с нее упало несколько яблок, и сад удивленно дрогнул.
Потом повернулся к Женьке. Она отпрянула в страхе и вскочила на ноги.
– Мы сейчас пойдем к Терезе Васильевне, а потом к Любе, – тихо сказал Алексей Александрович. – И ты будешь просить у Любы прощение. Я тебя заставлю!..
В сумерках явилась Элли.
Плетнев качался в качалке, отталкивался ногой, размышлял и не хотел никого видеть.
Он очень надеялся, что она придет, и не хотел ее видеть. День у него получился очень трудный. Трудный и нескладный.
– Люба прибегала, – сообщила она издали. Плетнев кивнул, глядя в сторону.
Элли подошла, постояла, а потом толкнула качалку.
– Привет, – сказала она.
Плетнев опять кивнул.
– Люба говорила, что ты за шиворот приволок к ней Женьку. Что Женька рыдала, а ты был в бешенстве. Ты что, на самом деле заставил ее просить у Любы прощение?..
Плетнев молчал, качалка поскрипывала.
– Еще Люба сказала, что ты отвез Женьку в Тверь и она забрала заявление.
– Во всем этом нет никакого смысла, – произнес Плетнев. – Вообще никакого!
– В чем нет смысла?
– Ни в извинениях, ни в заявлении!.. В заявлении было написано, что он ее изнасиловал как раз в ту ночь, когда мы толкали мотоцикл и пили виски. Федора бы и так отпустили, даже если б она и не забрала его. Извинения не нужны ни Любе, ни Женьке!.. Женька все равно ничего не поняла. Она поняла только одно – если бы не я, у нее все получилось бы! Она всю дорогу грызла себе кулаки. От злости. Я никогда не видел, как человек от злости грызет руки.
Элли длинно вздохнула и села рядом.
– Ты хотел, чтобы она… осознала? Изменилась? Стала хорошей, веселой девушкой? Идиллии не бывает, Алеша. – Плетнев уставился на нее. – Она недостижима.
– Спасибо, что сказала.
– Господи, что у тебя на голове?!
– Где? А, это Женька на меня кинулась, когда я сообщил ей, что мне все известно. И расцарапала.
– Нужно немедленно чем-нибудь помазать…
– Ничего не надо мазать! Я перекисью все залил. Пройдет.
Элли осторожно трогала его голову:
– Пройдет, если, конечно, на ногтях у нее нет змеиного яда. Ну? Ты из-за нее в такой печали?
– Я был не готов к тому, что она так… ненавидит. Всех ненавидит. Федора, Любу. Меня, тебя. Просто так. Ни за что. За то, что мы не укладываемся в ее картину мира. За то, что мешаем ей делать то, что она хочет.
– Как говорит моя мама – люди бывают разные. Как грибы. Есть грибы-поганки. Если их сварить и съесть, можно умереть. А из белых получается самый вкусный суп на свете.
– При чем тут грибы, Элли?!
– Не стоит собирать поганки, – на ухо ему шепнула она. – Их лучше вообще не трогать и обходить стороной. А ты сегодня весь день ел поганки!.. Вот тебе теперь и нехорошо. Но ничего. Не умрешь.
Он засмеялся.
– Мне нужно съездить в город.
– В какой? – спросила она безмятежно. Ее пальцы гладили его голову, и он подставлял, чтобы она погладила там, где ему хотелось. – В Тверь, в Москву или, может, в Конаково?
Он почти не слушал.
– Нет, в Москву. Дня на два.
– Зачем?
– У меня дела, – сказал Плетнев рассеянно.
Он не позвал ее с собой, и она огорчилась немного. Ей казалось, что после вчерашних объяснений на террасе он больше никогда и никуда не поедет один.
Ей казалось, что все самое главное сказано и правильно понято. И мать, когда после ужина они вернулись домой, не задала ей ни одного вопроса, вот уж на нее не похоже!..
Нателлу всегда не просто интересовала жизнь великовозрастной дочери, а жизнь во всех подробностях и деталях!.. Элли рассказывала ей все, что можно рассказать, и еще немного того, что сообщать уж никак нельзя, и мама всегда все понимала.
Не моргнув глазом, Нателла проглотила сбивчивую, мятую и не слишком правдоподобную историю о том, что ее любимая дочь и сосед, милый мальчик, полдня купались и совсем забыли о времени, и заплыли далеко-далеко, почти до самого Павельцева доплыли, вот как!.. И не просто проглотила, а решила, что надо немедленно устроить почти семейный ужин, и Элли уверена, что все это неспроста.
Провести Нателлу почти невозможно.
Или это она провела Элли?..
После вчерашнего дня, когда внезапно изменилась жизнь, а Элли была в этом уверена, ее не слишком интересовали деревенские дела. Они как-то отошли на второй план, перестали занимать все ее мысли, зато их теперь занимал Плетнев, и ей было радостно и страшно, как в юности.
