необходимой полицейской властью, он мог бы заставить ее открыть заведение и потребовать свидетельских показаний; но такие меры показались ему преждевременными. В любом случае кто-нибудь из группы Фербера этим займется. Фербер сам отлично умел снимать свидетельские показания: глядя на него, никто не мог заподозрить в нем полицейского, и даже увидев его удостоверение, свидетели тут же об этом забывали (он производил скорее впечатление психолога или ассистента кафедры этнологии) и все ему доверчиво выкладывали с прямо-таки обескураживающим рвением.
Сразу за «Люси» Жаслен свернул на улицу Мартина Хайдеггера, ведущую в еще не исследованную им часть деревни. Он шел, размышляя о произволе мэров, которые так обращаются с названиями улиц вверенного им населенного пункта. На углу тупика Лейбница он остановился перед уродской картиной, намалеванной яркими акриловыми красками на белом жестяном щите, – на ней был изображен человек с утиной головой и несоразмерным детородным членом; его грудь и ноги покрывала густая бурая шерсть. Информационный стенд сообщил ему, что он стоит перед «Музеретиком» – собранием произведений спонтанного искусства и живописных работ душевнобольных из психиатрической клиники Монтаржи. Его восхищение местной мэрией только возросло, когда, выйдя на площадь Парменида, он увидел новехонькую автостоянку – парковочная разметка была явно начерчена на земле не больше недели назад – с электронной системой оплаты, принимающей европейские и японские кредитные карты. Пока что там стояла всего одна машина, «мазерати-гран-турисмо» цвета морской волны; Жаслен на всякий случай записал номер. В рамках розыскных мероприятий, неустанно повторял он своим ученикам в Сен-Сир-о- Мон-д’Ор, очень важно все записывать, и для наглядности вынимал из кармана собственный блокнотик Rhodia стандартного формата 105 на 148 миллиметров. Нельзя пропустить ни дня следствия без строчки, настаивал он, даже если ваша запись покажется вам лишенной какого бы то ни было смысла. Дальнейшее дознание, во многом подтверждает эту бесполезность, но суть не в том, а суть в том, что надо занимать активную жизненную позицию, поддерживая минимальную мозговую деятельность, ибо совершенно бездеятельный полицейский быстро падает духом, в результате чего у него притупляется реакция на появление по-настоящему важных фактов.
Любопытно, что Жаслен, сам того не подозревая, почти слово в слово повторил рекомендации Уэльбека по поводу профессии писателя, в тот единственный раз, когда он согласился вести мастерскую creative writing* в университете Лувен-ла-Нев в апреле 2011 года.
* Писательского мастерства (англ.).
На юге деревня заканчивалась кольцевой развязкой имени Иммануила Канта – это чисто урбанистическое творение, весьма строгое в эстетическом плане, представляло собой просто круглую площадку, покрытую щебенкой безупречно серого цвета, ведущую в никуда и не предполагающую никакого выезда на автостраду, кроме того, поблизости не было видно ни единого строения. Чуть поодаль неторопливо текла река. Солнце вонзало жаркие лучи в окрестные луга. Лишь осины, росшие по берегам, отбрасывали спасительную тень. Пройдя вниз по течению метров двести, Жаслен наткнулся на неожиданное препятствие: широкая бетонная плита наклонно перегораживала русло так, что от реки отделялся узкий боковой рукав, точнее – тоненький ручеек, который несколькими метрами ниже образовывал продолговатый пруд.
Он опустился в густую траву на берегу. Ему, разумеется, было невдомек, что этот уголок вселенной, где он случайно присел, утомившись и страдая от болей в пояснице и затрудненного пищеварения, старость не радость, был именно тем местом, где ребенком играл Уэльбек, как правило, в гордом одиночестве. В его понимании Уэльбек был всего-навсего очередным делом, и, судя по всему, делом довольно муторным. Когда происходит убийство известных людей, общество с особым нетерпением ожидает раскрытия преступления и по прошествии нескольких дней принимается возводить поклеп на полицию и высмеивать ее неэффективность. Хуже этого только следствие по делу об убийстве ребенка или, не приведи Господь, убийстве младенца, младенцы – это вообще завал, считается, что убийцу младенца надо схватить немедленно, еще до того, как он свернет за угол, и тут уж в глазах общественности двое суток – абсолютно неприемлемый срок. Жаслен взглянул на часы: что-то он загулялся, ему на мгновение даже стало неловко, что он бросил Фербера одного. Пруд мутного, нездорового цвета был затянут ряской.
3
Когда он вернулся на место преступления, на улице стало прохладнее; у него даже создалось впечатление, что и рой мух поредел. Фербер, положив под голову свернутую куртку вместо подушки, лежал на траве и увлеченно читал «Аурелию», словно его пригласили на пикник. «Этого парня не прошибешь…» – подумал Жаслен, наверное, в двадцатый раз с тех пор, как они познакомились.
– Жандармы уехали? – удивился он.
– Их увезли люди из службы психологической помощи госпиталя Монтаржи.
– Все настолько серьезно?
– Я тоже удивился. В последние годы работа жандарма стала тяжелее, у них теперь не меньше самоубийств, чем у нас; впрочем, надо признать, что и организация психологической помощи шагнула далеко вперед.
– Ты откуда знаешь? Из статистики по самоубийствам?
– Ты никогда не заглядываешь в «Вестник сил правопорядка»?
– Нет. – Он тяжело опустился в траву рядом с коллегой. – Я вообще мало читаю.
Тени начали вытягиваться между липами. К Жаслену вернулась надежда, он почти забыл о физическом присутствии трупа всего в нескольких метрах, но тут у изгороди резко затормозил «пежо-партнер» экспертов-криминалистов. Из него с потрясающей синхронностью движений мгновенно вышли двое мужчин в нелепых белых комбинезонах – ни дать ни взять ликвидаторы в зоне радиоактивного заражения.
Жаслен терпеть не мог выездных специалистов из Службы криминалистической экспертизы за их парные выступления в специально оборудованных тачках, напичканных неведомыми дорогостоящими аппаратами, а также за нескрываемое презрение к иерархии в уголовке. Правда, они вовсе не старались понравиться, напротив, из кожи вон лезли, чтобы как можно больше отличаться от обычных полицейских, на каждом шагу демонстрируя оскорбительную спесь экспертов, столкнувшихся с профаном, еще бы, надо же им как-то оправдывать раздувающиеся из года в год бюджеты. Конечно, их методы невероятно усовершенствовались, теперь они умеют снимать отпечатки пальцев и получать образцы ДНК в самых немыслимых условиях, еще пару лет назад об этом и мечтать не стоило, только они-то тут при чем? Им самим ведь не под силу изобрести или хотя бы улучшить аппаратуру, благодаря которой они добиваются таких результатов, а пользоваться ею может любой дурак, получивший соответствующее техническое образование, лучше уж обучить всем этим премудростям оперативников из уголовки, Жаслен, по крайней мере, придерживался именно такого мнения, постоянно, но пока безуспешно отстаивая его в годовых отчетах начальству. По правде говоря, он и не надеялся, что его услышат, распределение функций в полиции было давно установлено, и он упорствовал скорее для очистки совести.
Фербер, как всегда элегантный и приветливый, встал, чтобы ввести прибывших в курс дела. Те нарочито скупо кивали ему, изображая нетерпение и профессионализм. Фербер вдруг указал им на Жаслена, видимо представляя его как следователя, ведущего дело. Те, молча напялив маски, ничего на это не ответили, даже шага не сделали в его сторону. Жаслен никогда особо не заморачивался с иерархией, не требовал обращения по уставу и знаков почтения, полагавшихся ему по статусу, в этом его нельзя было упрекнуть, но выпендрежная парочка начинала нешуточно действовать ему на нервы. Подчеркнуто тяжелой поступью старого павиана и альфа-самца он, шумно дыша, направился к ним в надежде, что они хотя бы поздороваются, и, не дождавшись, объявил тоном, не терпящим возражений: – Я пойду с вами.
Один из них аж подскочил: ну ясно, они привыкли сами обделывать свои делишки, надолго занимали место происшествия, никому не давая приблизиться к полицейскому ограждению и делая дурацкие записи на мобильных терминалах сбора данных. А что, собственно, они могли ему возразить? Да ничего, ровным счетом. Один из них протянул ему маску. Надев ее, Жаслен внезапно осознал реальность преступления, проникаясь им все больше по мере приближения к дому. Он отстал от них на несколько шагов и со смутным удовлетворением отметил, что оба зомби в ужасе замерли, едва переступив порог. Он нагнал их и
