любимицей нескольких королей Франции, в том числе Генриха II, а потом ее свергли мопсы и пудели. В отличие от других собак, таких как шелти и тибетский терьер, слишком поздно получивших титул друга человека и имевших за плечами тяжкое прошлое работяг, у болонок, судя по всему, никогда не было иного смысла в жизни, кроме как приносить людям счастье и радость. Болонки и по сей день исправно выполняют свою миссию, они терпеливы с детьми, ласковы со стариками, и так из поколения в поколение. Они ужасно страдают от одиночества, и, покупая болонку, это надо обязательно принимать во внимание: даже при непродолжительном отсутствии хозяев песик решит, что его бросили, и весь его мир, структура и суть его мира рухнут в одночасье, его замучают приступы жестокой депрессии, он начнет отказываться от еды, одним словом, крайне нежелательно оставлять его одного, даже на несколько часов. С этим наконец смирился парижский университет, и Элен позволили брать с собой Мишу на лекции, точнее говоря, это вошло у нее в привычку, хотя формального разрешения она так и не получила. Мишу тихонько сидел в своей сумке, иногда деликатно ерзая, чтобы попроситься наружу. Тогда Элен вынимала его, к неизменной радости студентов. Мишу прохаживался по столу, бросая порой взгляды на хозяйку и отзываясь зевотой или легким тявканьем на ту или иную цитату из Шумпетера и Кейнса, и возвращался обратно в сумку с эластичными стенками. Зато авиакомпании, организации по сути своей фашистские, наотрез отказывались проявлять подобную толерантность, так что им пришлось с сожалением отказаться от дальних странствий. Каждое лето, в августе, они отправлялись путешествовать на машине по Франции и сопредельным странам, не дальше. Поскольку пространство внутри автомобиля традиционно приравнивается законодательством к домовладению, оно стало для хозяев домашних животных, да и для курильщиков, одним из последних прибежищ свободы, последних зон временной автономии, дарованных людям в начале третьего тысячелетия.
Мишу был не первой их болонкой – Мишеля, его предшественника и отца, они купили вскоре после того, как врачи сообщили Жаслену, что его бесплодие, возможно, неизлечимо. Они были очень счастливы вместе, так счастливы, что чуть не сошли с ума, когда у Мишеля, в возрасте восьми лет, обнаружили дирофиляриоз. Дирофиляриоз – паразитарное заболевание, вызываемое круглыми червями нематодами, которые локализуются в правом желудочке сердца и легочных артериях. Среди симптомов отмечены повышенная утомляемость, кашель и сердечная недостаточность, приводящая иногда к потере сознания. Лечение сопряжено с известным риском: порой в сердце собаки сосуществуют десятки паразитов, некоторые из них достигают тридцати сантиметров. В течение нескольких дней они всерьез опасались за него. Собака – это что-то вроде вечного ребенка, только более послушного и ласкового, который перестает развиваться по достижении сознательного возраста, но главное, такого ребенка родители наверняка переживут: отважиться на любовь к собаке – это значит полюбить существо, зная, что вы его неминуемо лишитесь, но, как ни странно, до того, как Мишель заболел, они об этом не задумывались. Когда он выздоровел, они решили заняться его потомством. Собаководы отнеслись к их идее весьма сдержанно: хозяева слишком поздно хватились, собака состарилась, и, возможно, качество ее сперматозоидов ухудшилось. В конце концов один из собаководов, в районе Фонтенбло, согласился им помочь, и от союза Мишеля с юной сучкой по имени Лиззи Леди де Ортебиз родились два щенка, девочка и мальчик. Будучи владельцами, так сказать, племенного кобеля, они имели право первыми выбрать щенка. Они взяли мальчика и назвали его Мишу. У него не было явных изъянов, и, к их удивлению, отец очень ласково принял его, не выразив никакой особой ревности.
Через несколько недель они отметили тем не менее, что яички Мишу все еще не опустились, и это было уже ненормально. Они обратились к одному ветеринару, потом к другому: оба сошлись на том, что виной всему пожилой возраст производителя. Второй врач рискнул предложить хирургическое вмешательство, но потом спохватился, объяснив, что это опасно и почти невыполнимо. Для них это известие было страшным ударом, пострашнее даже, чем бесплодие самого Жаслена. У бедного песика никогда не будет потомства, более того, он не познает сексуального влечения и удовлетворения. Он станет неполноценным псом, не способным подарить жизнь, глухим к зову природы и не имеющим продолжения в истории.
Мало-помалу они смирились с этой мыслью, отдавая при этом себе отчет, что Мишу отнюдь не страдает от вынужденного отсутствия половой жизни. Впрочем, среди собак ведь нет гедонистов и распутников, любой вид эротических изысков им чужд, и удовлетворение, которое они испытывают в момент коитуса, не более чем краткое и механическое утоление инстинкта продолжения рода. Стремление к доминированию у болонки и без того незначительно, а уж Мишу, свободный от необходимости передачи генома, стал еще покорнее и ласковее, веселее и невиннее, чем его отец. Он превратился в их талисман, безобидный и безгрешный, а его жизнь в свою очередь зависела от жизни обожаемых хозяев, источника его постоянной чистой радости. Тогда Жаслену было около пятидесяти. Глядя порой, как это миниатюрное существо забавляется с плюшевыми игрушками на ковре в гостиной, он незаметно для себя погружался в мрачные раздумья. Впитав идеи, модные среди людей его поколения, он до сих пор полагал, что сексуальность – позитивная сила, первопричина человеческих связей, повышающих взаимопонимание бесхитростным путем обоюдного удовольствия. Теперь он все чаще и чаще рассматривал ее как борьбу, жестокую схватку за доминирование с целью устранения соперника, сведенную к приумножению спорадических соитий, лишенных всякого иного смысла, кроме обеспечения максимального распространения генов. Он видел в ней корень всех конфликтов, массовых убийств и страданий. Сексуальность теперь представлялась ему непосредственным и очевидным проявлением зла. Служба в полиции лишь укрепила его в этом мнении: мотивом всех преступлений были если не деньги, то секс, третьего не дано, словно человечеству не хватило воображения изобрести что-то новенькое, хотя бы в области криминала. Дело, доставшееся им сейчас, показалось ему на первый взгляд оригинальным, впервые за последние три года, по меньшей мере. Тошнотворное однообразие побудительных причин, толкающих человека на правонарушение, было невыносимо. Как и многие его коллеги, Жаслен редко читал детективы; но в прошлом году ему попалась одна книга, даже не роман, а просто воспоминания бывшего частного сыщика, описавшего свои будни и работу в Бангкоке в форме трех десятков коротких новелл. Почти в каждом случае его клиентами оказывались приезжие с Запада, потерявшие голову из-за юной тайки и желавшие знать, была ли она, как уверяла, верна им в их отсутствие. И почти в каждом случае у тайки обнаруживался целый набор любовников, с которыми она с легким сердцем проматывала их деньги, а частенько и ребенок, оставшийся от прошлых связей. В каком-то смысле это было весьма посредственное сочинение, уж как минимум никудышный детектив: фантазия у автора отсутствовала полностью, он не пытался даже разнообразить мотивы преступлений и интриги; с другой стороны, именно эта изнуряющая монотонность придавала тексту уникальный аромат подлинности и реализма.
– Жан-Пьер! – Голос Элен донесся до него как сквозь пелену, и, встрепенувшись, он вдруг увидел, что жена стоит в метре от него с распущенными волосами и в домашнем платье. Он по-прежнему сжимал Мишу в руках, подняв его до середины груди, трудно сказать, сколько он так просидел; песик смотрел на него с изумлением, но бесстрашно. – Ты в порядке? У тебя странный вид.
– На меня тут свалилось одно диковинное дело. Элен замолчала, ожидая продолжения. За двадцать пять лет их совместной жизни муж почти никогда не делился с ней своими служебными заботами. Сталкиваясь ежедневно с ужасами, зашкаливающими за обычный порог восприятия, подавляющее большинство полицейских, возвращаясь домой, предпочитают молчать о них. Возможность проветрить голову или хотя бы попытаться проветрить голову, дав себе передышку на несколько часов, – лучшая индивидуальная профилактика. Некоторые сразу начинают выпивать, заканчивая ужин в состоянии полного алкогольного отупения, и потом способны разве что дотащиться до койки. Остальные, в основном молодежь, не отказывают себе в постельных утехах, и обезображенные трупы со следами пыток в конце концов исчезают из их сознания в пылу объятий. Но и те и другие очень редко что-то рассказывают, вот и Жаслен, спустив с колен Мишу, направился к столу и, сев на свое место, стал ждать, когда жена принесет тертый сельдерей под соусом ремулад – он обожал тертый сельдерей под соусом ремулад.
5
На следующий день он отправился на работу пешком, свернув на улицу Фоссе-Сен-Бернар и неторопливо пройдясь по набережным. Долго простоял у моста Архиепископства: отсюда, по его мнению,
