Короли Италии

шансов на успех. Он помирился с Гуго, но, как только представилась такая возможность, отворил ворота Вероны перед Беренгарием Иврейским. Затем Милон перешел на сторону Оттона и от имени его и Генриха Баварского управлял маркграфством, обретя соответствующий титул. Когда Беренгарий начал отвоевывать потерянные позиции, Милон чудом сохранил и титул и должность, но повезло ему в последний раз. Спустя какое-то время епископ Ратхерий, у которого не было причин быть благодарным Милону, с особым удовольствием отметил, что маркграфа ждал именно такой конец, какого заслуживал такой бессовестный предатель.[248]

Тем, кто не обладал способностями Милона и похожих на него людей, но хотел избежать карающей длани Беренгария, не оставалось ничего другого, кроме как бежать в Германию и бросаться в ноги Оттону с жалобами и просьбами о помощи. Среди прочих эмигрантов можно отметить Лиутпранда из Павии, который по возвращении из своего посольства в Константинополе попал в немилость и посчитал за лучшее покинуть страну. Ловкость, с которой он использовал свое перо против недругов, прибавляла ему веса в глазах его друзей.

Пока Беренгарий свирепствовал в Италии, Оттон подавил восстание, одержал победу над венграми в кровопролитном сражении на реке Лех 10 августа 955 года, а два месяца спустя наголову разбил славян на реке Раксе. Успех в двух этих сражениях обеспечил безопасность страны, окружил ореолом славы фигуру государя и позволил ему вновь обратить свое внимание на Италию и Рим.

В 954 году умер Альберих, главный противник имперских притязаний Оттона. Адемар Фульдский, которого с богатыми дарами отправили в Рим для переговоров с Папой Агапитом II о церковной организации Германии, по всей видимости, обсуждал с ними некоторые проблемы из области политики.[249] Беренгарий почувствовал, что новое германское вторжение в Италию неотвратимо, и, сознавая политическое могущество епископов, в этой критической ситуации прибег к их помощи. Однако, пребывая в уверенности, что ему не пристало добиваться чьей-либо поддержки постепенно и тактично, он настоятельно потребовал, чтобы епископы вновь принесли ему клятву верности и прислали ему заложников.

Епископы спросили у ученого и набожного Аттона Верчеллийского, как им следует поступить. Аттон осудил требование короля, призвал собратьев оставаться верными и молить Бога о том, чтобы король им доверял, высказал соображение о том, что некоторые правители настолько жестоки, что уже не могут рассчитывать на любовь своих подданных. Тем не менее он добавил, что и таким правителям следует хранить верность. Подобное указание выглядело особенно серьезным в устах того, кто был тесно связан с Беренгарием, и епископы не преминули им воспользоваться. Они отказались присягать Беренгарию и перешли на сторону Оттона с легким сердцем и спокойной совестью.[250]

За время бездействия германской стороны Беренгарий и Адальберт повели себя так, что Оттон обязан был решительно вмешаться в ситуацию, если хотел сохранить свой престиж. Король Италии был не в состоянии держать данное слово, вести себя в соответствии с нормами вассального долга и править согласно тем принципам, которыми дорожил Оттон.

Новый поход в Италию возглавил сын Оттона Лиудольф, жаждавший загладить свою вину перед отцом.

Примерно в конце сентября 956 года Лиудольф пересек границу Италии с огромным войском, в котором находились его друзья, хранившие ему верность в самые тяжелые дни после мятежа. Лиудольф надеялся отблагодарить их после того, как захватит Итальянское королевство.

На этот раз Беренгарий вновь не оказал никакого сопротивления, и Лиудольф беспрепятственно добрался до Павии. Несколько месяцев спустя Адальберт потерпел сокрушительное поражение в решающем сражении. Позже местом этого сражения стали называть окрестности Карпинети, в области Реджано; однако, по всей видимости, оно все же развернулось в Ломбардии, поскольку его исход вынудил жителей Милана и близлежащих местностей признать власть Оттона.

Епископы и светские сеньоры подчинились Лиудольфу и отпраздновали его приход к власти, посчитав, что деспотическое правление Беренгария подошло к концу. Оттон порадовался за сына, поручил ему принять присягу у подданных и, вероятно, собрался предоставить ему возможность править в Италии от его имени, к чему юноша давно стремился.

Впрочем, на этом история не закончилась. Беренгарий и его сторонники находились на свободе, и к югу от реки По, в Эмилии и Тоскане, его продолжали считать правителем, хотя и номинальным. Несмотря на это, в конце лета 957 года Лиудольф решил вернуться в Германию, – вероятно для того, чтобы обсудить с отцом детали военных действий против Беренгария. Он послал вперед войска, поэтому по итальянским городам, разграбленным им в целях наглядной демонстрации свободы от тирании Беренгария, можно проследить предлагаемый маршрут путешествия Лиудольфа и последовательность привалов, которые он намеревался делать. После этого Лиудольф двинулся в путь, но 6 ноября в Плумбии – к северу от озера Маджоре – скоропостижно скончался от лихорадки.

Справившись с потрясением, его люди отвезли тело молодого герцога в Германию, следуя по пути, по которому он сам намеревался пройти с победой.

Италия вновь осталась предоставленной самой себе и Беренгарию. [251]

Беренгарий, Вилла и Адальберт, которые пришли в ярость, узнав о новой измене подданных, покинули свое убежище, вернулись в Павию и продолжили править, горя желанием удовлетворить свою жажду мести.

Первым за предательство заплатил Вальперт Миланский: он едва унес ноги от головорезов Беренгария и Виллы, после чего полуживым добрался до Германии. На его место назначили Манассию Арльского, который вновь очутился на коне. Вальдона из Комо отправили в изгнание. Аттон Верчеллийский упрекнул прелата в неповиновении властям, но признал, что король был не без греха: «Непозволительно посягать на королевское величество, хотя часто тот и несправедливым бывает». Кроме того, он дал Вальдону неожиданный совет: «Поскольку правитель в своей ярости так свирепствует, а вина так велика, что нет никакой возможности добиться от него милости… мы советуем бежать… и да поможет вам Господь…» Вальдону не нужно было повторять дважды, и он отправился за Вальпертом ко двору Оттона. Его епархия подверглась беспощадному разорению, и на острове Комачина расположился военный гарнизон. Петр Новарский также нашел прибежище по ту сторону Альп. Впрочем, не только представители духовенства оставляли своего короля. «Ныне взбунтовавшиеся воины уже не страшатся и угрожают оружием своему государю, стараясь свергнуть его с королевского престола всеми силами», – констатировал Аттон Верчеллийский.

Беренгарий и Адальберт понимали, что происходит, и поэтому осыпали дарами своих истинных и кажущихся верноподданных, сурово карая тех, кого подозревали в измене.

По всей видимости, в сложившейся ситуации двум правителям не хватало поддержки одних только магнатов, потому что они попытались привлечь на свою сторону ту категорию людей, которую ранее в качестве политической силы не рассматривали ни они сами, ни их предшественники. Свое внимание они обратили на городских жителей (cives).

В июле 958 года горожанам (cives) Генуи была пожалована грамота, открывавшаяся формулировкой, которая прежде использовалась довольно часто, но в данном случае имела совсем другое значение: «Его королевскому величеству надлежит милостиво и благосклонно выслушивать желания его подданных, чтобы они более преданно и охотно ему служили». Содержание грамоты ограничивалось признанием прав горожан на все их имущество – как в городе, так и за его пределами. Хотя документ не предоставлял им иммунитета или налоговых льгот, однако создавал выгодные условия для автономного развития городского сообщества, выводя его за пределы юрисдикции графов и епископов. В этой связи пожалование грамоты можно было воспринимать как революционный шаг. Без всякого сомнения, этот документ был направлен против маркграфа Отберта, который бежал в Германию ко двору Оттона.[252]

Немалого труда стоит представить себе, как в подобной ситуации Беренгарий мог думать о политических делах соседних государств. Например, он посчитал возможным вмешаться в разногласия между венецианским дожем Петром III Кандиани и его сыном Петром IV, который в то время уже делил с отцом место у кормила власти. Когда Петра IV изгнали из Венеции, его принял у себя Гвидо, сын