Короли Италии

ограничился подтверждением всех уступок Гвидо и Ламберта и предоставлением налоговых льгот. Позже, узнав об условиях существования города Бергамо под игом собственных графов и под угрозой нападения венгров, он передал епископу права графа, включая право сбора налогов. Впрочем, это была временная мера, поскольку и через несколько лет в этой местности оставались графы: сначала Суппон, а затем Гильберт, глава старой династии.

Епископ Тревизо, в распоряжении которого уже находилась треть прибыли от налогов с города и порта, а также треть доходов от чеканки монеты, получил от Беренгария и остальные две трети. Епископ Кремоны был освобожден как от выплаты налогов, которые казна должна была получать с города и в его округе на протяжении трех миль, так и от подчинения королевским чиновникам. Таким образом, Кремона полностью переходила в распоряжение епископа, которому оставалось лишь получить титул графа.[283]

Гуго положил начало существованию в государстве правовой и налоговой базы, с помощью которой ему, по крайней мере, отчасти удалось добиться поставленной цели. Эта система просуществовала на протяжении всей эпохи Оттонов.

Поднявшись на трон, новый король вступил во владение тем имуществом короны, которое пощадила расточительность его предшественников. Бессмысленно пытаться анализировать общий состав этого имущества, поскольку в сохранившихся документах упоминаются лишь отдельные владения и блага, которые доставались от короны новому владельцу.[284]

Гуго был первым – и единственным – среди этих королей, кто различал свое личное имущество и достояние короны. Народная молва приписывала ему обладание несметным богатством: приехав в Италию, он сохранил свои вотчинные владения в Провансе. Хотя впоследствии он передал значительную часть своего имущества церквам, монастырям, родственникам в Провансе, та часть его владений, которую он передал по завещанию племяннице Берте, составляла более двадцати вилл.

В новом королевстве Гуго накопил не менее значительные владения вкупе с имуществом, которое он унаследовал от матери, Берты Тосканской, и конфисковал у Ламберта и Бозона.[285]

Личным имуществом, как и достоянием короны, судя по всему, распоряжался камерарий (camerarius), ставший одной из главных фигур в государстве. Помимо управления имущественной базой он взыскивал прямые и косвенные налоги, взимал денежные штрафы и те подати, которые впоследствии стали называть оброком, а также следил за расходами двора и государства.

Неспроста единственные дошедшие до нас имена камерариев восходят ко временам правления Гуго: эту должность занимал Иоанн в 942-м, Гуго в 947 году, Гизульф, который появился в администрации при Гуго и Лотаре и сохранил должность при Беренгарии II и Оттоне I. Неизвестно, сколько времени это место занимал некий Кельзо, упомянутый в документе от 988 года (где речь шла о его вдове и детях), поскольку должность Гизульфа унаследовал его сын Айральд.[286]

Личное имущество и достояние короны, как правило, различались и в делах упоминались с использованием двух формулировок: «имущество в нашем праве» (res iuris nostri) в первом случае и «имущество в праве нашего королевства» (res iuris regni nostri) во втором. При Гуго имущество раздаривалось гораздо реже, чем при Беренгарии. Реже и в гораздо меньших размерах жаловали налоговые льготы. О передаче королевского имущества упоминается примерно в 65 из 180 грамот, которые Беренгарии как король и император издал за 30 лет правления, и лишь в 17 из 83 грамот Гуго и Лотаря. Предоставлению налоговых льгот посвящено 23,5 % грамот Беренгария, и только 6,2 % – Гуго. В то время как Беренгарии, не считая мелких даров, передал во владение другим пятнадцать поместий из достояния короны, Гуго отдал лишь три поместья из государственного имущества и шесть – из своего личного. Немногочисленные пожалования налоговых льгот были к тому же весьма незначительными: налоги с долины Агреддо, освобождение от государственных повинностей владений церквей Борго Сан-Доннино и св. Марии Пармской, временное пожалование порта на р. Тичино, уступка судебных прав и налоговых льгот одному графу над его поместьем. Гуго не мог отказать некоторым епископам в подтверждении привилегий, которые они получили от первых королей Италии, подтвердил или вновь пожаловал налоговый иммунитет и mundiburdis[287] многим монастырям, но избегал предоставлять епископам временные права на владение городами. Лишь ближе к концу своего правления он решился передать каноникам Комо доходы от моста и плотин Кьявенны. Немного позднее Гуго уступил церкви в Реджо земли из имущества короны на три мили от городских стен вместе со всеми доходами от сбора налогов, но не препоручая горожан «власти и защите епископа» (sub potestate et defensione episcopi) и не давая указания о том, «чтобы никто из государственных или королевских людей в городских стенах… не претендовал ни на власть, ни на таможенные или портовые пошлины», как это сделал Беренгарий в Кремоне и Бергамо. Гуго шел на уступки очень неохотно и делал это лишь тогда, когда в преддверии возвращения Беренгария чувствовал необходимость подкрепить верность своих вассалов.[288]

Вполне логично, что сокращение отчуждаемого короной имущества сочеталось с методичным восстановлением старинных прав и привилегий государственного аппарата. Этот процесс сопровождался планомерным и скрупулезным выявлением всех податей и налогов, которые должны были поступать в королевскую казну, составлением соответствующих описей, служивших основой для деятельности камерариев и их помощников. Заметим в скобках, что эти инвентарии послужили одним из источников для составления знаменитого «Права города Павии» (Honorantie civitatis Papie), по которым можно в общих чертах восстановить таможенную систему государства и схему организации ремесла и торговли Северной Италии с IX по XI век.

«Право города Павии» является свидетельством тому, что золото в королевскую казну поступало не из частных или государственных земельных владений, а в виде денежных штрафов, податей, таможенных пошлин и всех тех прямых и косвенных налогов, которые в любые времена изобретала и приумножала фантазия правителей.

Впрочем, не нужно забывать о том, что период правления королей Италии совпал со временем крупнейших набегов венгров. Это был период катастрофического упадка в экономике, когда были использованы все накопленные за мирную каролингскую эпоху резервы. Северная Италия лежала в руинах. Это было время глубокого социального и политического переустройства, результат которого сказался в недалеком будущем.

Противостояние набегам венгров должно было стать (но не стало) основным направлением военной политики итальянских королей, которые ограничились сражениями друг с другом, и, говоря откровенно, сражались они без особого ожесточения. Неизвестно, существовала ли во времена Гвидо, а затем Рудольфа, Гуго и Беренгария II должность «графа войска» (comes militiae), упомянутая в документах первых лет правления Беренгария. Впрочем, какие обязанности должен был выполнять занимавший эту должность человек, также неизвестно.[289]

Предполагают, что Беренгарий собрал для отпора венграм армию в 15 000 воинов, однако почерпнуть сведения о численности отрядов, принимавших участие в сражениях в Брешии, в Треббии, во Фьоренцуоле, неоткуда. Нет возможности составить хоть какое-нибудь представление о составе войск, с которыми Гуго отправлялся в походы на Рим, противостоял Арнульфу в битве при Буссоленго, бился с сарацинами под Фраксинетом. Известно лишь то, что он прибегал к услугам бургундских наемников, но сколько их было, сказать тоже нельзя. Завеса тайны покрывает и войско, с которым Адальберт пытался прорваться через Веронскую плотину в 962-м и сражался на р. По в 966 году. Иными словами, военную историю Итальянского королевства нельзя назвать особо выдающейся.

История международных отношений, в которые вступали итальянские короли, – намного интереснее, чем военная история. Беренгарий I ограничился выяснением отношений с Арнульфом Каринтийским, о чем мы уже говорили. Гвидо лишь поддерживал связь с Фульком Реймским во Франции, а о Рудольфе II сказать практически нечего. Правда, Гуго уделял повышенное внимание связям с соседними государствами, постепенно выходя из периода изоляции, последовавшего за распадом империи Каролингов.

Письма, в которых Гуго сообщал своим «коллегам» о своем вступлении на трон Итальянского королевства, дали бы историкам весьма интересный материал. Поэтому остается лишь горько сожалеть о том, что Лиутпранд, которому Гуго поручил отвезти эти письма, весьма детально описал дары, переданные